Поводыри богов (сборник). Татьяна Алфёрова

главный бог, жадный бог, его направляет, как отец направлял бы сына. Княгиня знала.

      11

      Ворожея Либуша стала захаживать в терем княгини Прекрасы недавно, прежде-то ее и на порог бы не пустили. Желающих оказаться княжьей ворожеей – вся Варяжская улица, женская ее половина, да сколько еще по лесам, да при капищах, да бродячих ведуний. Княгиня в конце зимы затосковала о лете и вспомнила красавицу девушку, что танцевала на Купалу во главе ватаги русальцев, а больше вспомнила ее шумящие подвески, лягушачьи лапки светлого серебра и пожелала их. Те же лапки, что ювелиры приносили, Ольге не нравились, подавай ей подвески плясуньи. Странные желания стали появляться у княгини.

      Привели Либушу на женскую половину, в терем, подивилась она богатству, но виду не подала. А как подвели к княгине, сразу увидела, что та в тягости, хоть и незаметно еще было. Либуша подарила Ольге свои подвески с радостью и платы не захотела. Мамки, няньки и девушки переглянулись, решили: непроста молодая ворожейка, на большее нацелилась. После, конечно, говорили, что как в воду глядели. Теперь молодая княгиня без нее двух дней прожить не может, сколько раз Ольга предлагала, чтоб Либуша в кремль перебралась, но без толку. А приказывать не хотела. Появились у Либуши богатые наряды и новые сильные рабы. Своих-то она чрез год службы отпускала на волю, и этих отпустит, если сами не захотят остаться, как уже остался садовник с дочерью.

      В тот первый день вопрошала ворожея свою богиню Мокошь-Судьбу для княгини Ольги-Прекрасы. Та, как услышала, кому из богов служит ворожейка, тотчас приказала судьбу испытать. Либуша послала за своей чашей, пряслицем и прочим ворожейным снаряжением: не брала с собой, не думала, что пригодится, гонец-то только про серьги спросил… Сидели вдвоем в громадном зале, лишь дружинник у дверей да верная нянька рядышком с княгиней. Нагадала княгине сына – великого воина, каких не было еще на Руси и в будущем наперечет. И хоть страшно было, но сказала то, что разглядела в глубине налитой чаши, где морщилось и клубилось мелкой золотой спиралью грядущее. Не лгать же будущей матери. Не потому сказала, что княгиня, – потому что мать. Сказала, что ребенок завязался от бога, не от человека. Засмеялась княгиня тихонько, словно вода, настоянная на сладких яблоках ранетках, в серебряном кувшине плеснула, и согласилась – знаю.

      – Не любите вы Перуна, – жаловалась княгиня, – а князь Олег старается, богатые пышные праздники в его честь устраивает: сколько бочек мельного медового варева выставляют, сколько жирненьких овец, бычков закалывают для города.

      Либуша удивилась, что княгиня в первую очередь не о муже, а о князе Олеге заговорила, невольно припомнила слухи, что тот княгине не чужой, а может, и правда, что отец. Догадалась вот еще о чем: Прекраса считает, неведомо отчего, что Перун – отец ребенка. Но Либуше знать не надо, почему княгиня так решила, не ее ворожейское дело. Не стала растолковывать, что Перун хоть и словенский бог – тут Князь Олег верно рассчитал, не взял урманского, –