Разные лица войны (сборник). Константин Симонов

привез мальчишку на лафете.

      Погибла мать. Сын не простился с ней.

      За десять лет на том и этом свете

      Ему зачтутся эти десять дней.

      Его везли из крепости, из Бреста.

      Был исцарапан пулями лафет.

      Отцу казалось, что надежней места

      Отныне в мире для ребенка нет.

      Отец был ранен, и разбита пушка.

      Привязанный к щиту, чтоб не упал,

      Прижав к груди заснувшую игрушку,

      Седой мальчишка на лафете спал.

      Мы шли ему навстречу из России.

      Проснувшись, он махал войскам рукой…

      Ты говоришь, что есть еще другие,

      Что я там был и мне пора домой…

      Ты это горе знаешь понаслышке,

      А нам оно оборвало сердца.

      Кто раз увидел этого мальчишку,

      Домой прийти не сможет до конца.

      Я должен видеть теми же глазами,

      Которыми я плакал там, в пыли,

      Как тот мальчишка возвратится с нами

      И поцелует горсть своей земли.

      За все, чем мы с тобою дорожили,

      Призвал нас к бою воинский закон.

      Теперь мой дом не там, где прежде жили,

      А там, где отнят у мальчишки он.

1941

      Пантелеев

      1

      Корреспондент «Красной звезды», интендант второго ранга Лопатин сидел в приемной члена Военного совета Крымской армии, ждал адъютанта и смотрел в окно. Шел четвертый месяц войны. Симферополь жил полувоенной-полумирной жизнью конца сентября 1941 года. Под окнами штаба из запыленных «эмок», обтирая платками черные от пыли лица, вылезали обвешанные оружием командиры, только что приехавшие с Перекопа и Чонгара. На другой стороне, у ларька с голубой вывеской «Мороженое», толпились в очереди пестро, по-летнему одетые женщины. Стояла сухая осенняя крымская жара.

      Лопатин только вчера вечером вернулся из двадцатидневного плавания на подводной лодке, застал на узле связи пачку раздраженных телеграмм редактора и, до утра просидев за машинкой, по телефону, кружным путем, через Керчь и Ростов, продиктовал статью редакционной стенографистке.

      Пока Лопатин был в плавании, положение на юге ухудшилось, и хотя в утреннем сообщении Информбюро стояла та же самая фраза, что он читал двадцать дней назад – «наши войска вели бои с противником на всем фронте», – сидевшие в Симферополе газетчики рассказали, что за это время немцы переправились через Днепр у Каховки и, выйдя к Мариуполю, отрезали Крым.

      Утром по телефону Лопатин не застал редактора и теперь колебался – лететь ли в Москву, как было условлено раньше, или в связи с новой обстановкой оставаться в Крыму.

      Желание решить свое ближайшее будущее и привело Лопатина к члену Военного совета армии, дивизионному комиссару Пантелееву. Надо было посоветоваться с ним и попытаться дозвониться по ВЧ до редактора.

      Дверь кабинета отворилась, из нее выбежал с папкой бумаг совсем молоденький младший политрук. У него было розовое, чистенькое лицо, еще сохранившее ту улыбку, с которой он выслушал последнюю шутку начальства. Положив папку на стол, он вопросительно посмотрел на Лопатина.

      – Вы адъютант члена Военного совета? – спросил Лопатин, поднимаясь со стула, хотя и был старше по званию.

      – Да.

      – Доложите,