Жди меня (сборник). Константин Симонов

заподозрен. Приезжает угрозыск.

      Герою с его друзьями грозит арест и тюрьма.

      Друзья при виде агентов кричат герою с угрозой:

      «Ты нас завел в ловушку!» – а в зале сходят с ума.

      В зале столпотворенье достигает предела,

      Иоська вскочив со стула, кричит герою: «Скажись,

      Скажись им, Коля, в чем дело!» И тот говорит, в чем дело,

      И приходит развязка и счастливая жизнь.

      В зале вздох облегченья, в зале – за добродетель:

      Пускай у слепой фортуны не плутуют весы!

      Зал заметно растроган, воры рыдают, как дети,

      И нежные девичьи слезы капают на усы.

      1933–1937

      Дом

      1

      Тяжкий запах добра смешан с вонью эфира.

      Мир завешен гардиной, и прочная мгла

      От сотворенья мира

      Стоит в четырех углах.

      Оно создавалось не сразу, надежное здешнее счастье.

      Оно начиналось с дощечки: «Прием с двух до десяти».

      Здесь продавалась помощь, рознятая на части:

      От висмута – до сальварсана

      От целкового – до десяти.

      И люди дурно болели, и дом обрастал вещами.

      Он распухал, как лягушка, опившаяся водой.

      Скрипела кровать ночами,

      И между обедом и чаем

      В новый рояль, скучая,

      Стучали по среднему «до».

      Так с большими трудами, с помощью провиденья

      Была создана симметрия, прочный семейный квадрат.

      Здесь вещи стоили денег

      И дети стоили денег,

      Не считая моральных затрат.

      Над городом грохнула осень, но врач затворил окошко.

      Приделал на дверь четыре давно припасенных замка.

      Припрятал столовые ложки,

      Котик сменил на кошку

      И высморкался без платка.

      Он брал за визиты натурой: шубами и часами,

      Старыми орденами, воблою и мукой,

      Он прятал и ел глазами,

      И умные вещи сами

      Ластились под рукой.

      Он долго жил как властитель,

      Он хвастал, что сто миллионов

      Войн и переворотов

      Дверь не откроют в дом.

      Сын станет опорой трона,

      А дочь…

      Но гадкий утенок,

      Чтоб он, не родившись, сдох!

      Так часто бывает: в доме,

      Пропахшем столетним хламом,

      Растет молчаливый ребенок,

      Чуждый отцовской лжи.

      Девчонка рвалась из дома

      И бредила океаном.

      Ей племя пыльных диванов

      Мешало дышать и жить.

      Она подросла и стала девушкой первого сорта.

      А мир изменился – грохочут дальние поезда,

      Она решила уехать,

      Понюхать соленого пота,

      Лучше куда угодно,

      Чем обратно – сюда!

      Отец обругал наше время,

      Отец был кряжистым дубом.

      Он проклял меня, который дал руку ей, чтоб уйти.

      Он даже попробовал спорить,

      Но я показал ему зубы.

      Он съежился

      И пропустил.

      2

      Так я с собой