Судьба калмыка. Анатолий Григорьев

хоть в мороз – везде выстоят. Все с надеждой смотрели на них. Плохо вооруженные сибирские полки отчаянно дрались, но против танковых полчищ и мотопехоты, до зубов вооруженных фашистов выстоять было невозможно. Навечно легли сибиряки, заслоняя собой Россию и Москву. Среди них геройски погиб и старший сержант Семен Григорьев, 22 января 1942 года – так значится в похоронке-извещении, которую Маришка не смогла ни разу прочитать сама из-за пелены слез в глазах. Похоронку всегда читал старшенький – Вовка. Годы лишений и тяжелого труда во время войны не сравнить ни с чем. Но люди жили, росли дети, как-то учились. Выкарабкался после тяжелых мучительных перевязок и Маришкин Толичек. Война близилась к концу. Налицо были видны ее горестные результаты. Появилось много инвалидов, безногих, безруких и с изуродованными лицами. Народ уже не обращал внимания на приезжих переселенцев разных национальностей. Война наделала неразберихи – это понимали все, она ожесточила людей и попасть под страшную статью – враг народа – мог любой. Скажи слово не так – и загремел. О калмыках как-то забыли, хотя в этой многонациональной мешанине на глаза они все-таки попадались и уровень их существования был явно ниже всех. Катька, приезжавшая в райцентр за горючим или мукой для леспромхоза каждый раз увозила в Орешное несколько человек – калмыков. Заставляли энкаведешники. Она смеялась: С глаз долой спихиваете?

      Райцентр, так сказать, зачищался от них окончательно. Их выселяли из землянок, сараев и заставляли переезжать вглубь района. Каждый раз, когда она приезжала в райцентр, обязательно останавливалась у Маришкиной избы и заходила проведать ее с ребятишками. Для них был настоящий праздник. Во-первых она всегда привозила что-нибудь съестное, то молока, то яиц, то орех и ягод. Во-вторых ни у кого из пацанов не было такой симпатичной тети – трактористки. Она позволяла набиваться пацанам на тракторные сани, сколько бы их ни было. Сани были летом и зимой, и прокатиться на них было делом очень соблазнительным. Каждый раз по приезду, оглядывая крошечную избенку, она звала их перевезти в Орешное. Покачивая головой Маришка отказывалась в очередной раз: – А вдруг Сенечка придеть? Не, Катенька, покуль тут поживем. Так, армейцы?

      – Поживем, ничего! – вторили ей сыновья. А Катька, обнявшись с Маришкой, плакали навзрыд. Убили на фронте и Катькиного жениха. Наплакавшись вдоволь, Катька отвела взгляд в сторону и известила:

      – Маменьку-то схоронили, два дня назад. Долго приказала всем жить.

      – Ох! – тихо опустилась на кровать Маришка.– Божачка ты мой Божачка, куды теперь нам прислонить свою головушку! – тихо заголосила она. Посидели девки-бабы, поплакали, и засобирались по своим делам. Катька поехала с оравой ребятни на нефтебазу, Маришка на работу. Сыновья подросли, стали серьезнее. И хотя старшему было уже 10 лет, среднему – 8, а младшему 6, душа за них все равно болела. Была последняя военная весна. Апрель выдался солнечный и уже в середине месяца снегу – как не бывало. Набухающие почки деревьев и кустарников казалось вот-вот лопнут и выбросят клейкие морщинистые листочки. Ребятишки бегали раздетые и босиком. Кабы