Дневник последнего любовника России. Путешествие из Конотопа в Петербург. Отсутствует

спас прапорщик Сухинин, ставший передо мной.

      С ним и обсудил условия предстоящей дуэли мой секундант Козырев.

      Решено было драться завтра на рассвете у Глиняного ручья, где у нас обычно и происходили дуэли.

      Мертвые кроты

      Вечером того дня я сделал необходимые приготовления: достал боевой ящик, проверил дуэльные кухенрейтерские пистолеты, капсюли, отмерил порох. Покончив с этим, я написал завещание на случай, если буду убит, и, откупорив бутылку шампанского, закурил трубку и стал дожидаться хозяйку.

      Вот заскрипела телега на улице, и я в окно увидел, как моя Авдотьюшка соскочила с телеги, быстро зацепила поводья лошади за плетень и поспешила к дому.

      – Милая, где это ты шляешься? – спросил я, обнимая хозяйку на пороге. – Уж нет ли у меня соперника? А ну, сознавайся! Уж не шельма ли ты хитрая?

      – Да что ты такое говоришь? – Авдотьюшка так и прильнула ко мне.

      – А не затопишь ли баньку, милая? – сказал я. – Охота с тобой попариться. Ух-х!

      Я крепко ухватил Авдотьюшку за бока.

      – Баньку? Оно, конечно… Можно и баньку… Сейчас пойду затоплю, – сказала хозяйка, однако сделать это не спешила: присела на скамейку, положила руки на стол и задумалась.

      Я с изумлением смотрел на свою Авдотью – такого странного ее поведения мне прежде видеть не случалось.

      – Да что с тобой сегодня такое, душечка?! – спросил я. – Уж не случилось ли чего!

      Авдотьюшка вскочила и разом прильнула ко мне. Я слышал, как часто-часто бьется ее сердце. Мое сердце тотчас защемило. Тут она еще крепче обняла меня – точно порыв ветра налетел на утес и покачнул на нем всякое деревце, всякий стебель, чудом пробившийся из расщелины и повисший над бездной, зазвенел даже пустой скорлупой в брошенном гнезде за камнями.

      Так обняла меня Авдотья.

      «Вот живет она одна на этом белом свете, совсем одна, – думал я, оглаживая бока Авдотьюшки. – И всю невыплаканную любовь своего сердца, золотой своей души без ропота, без укоризны отдает мне. И даже не шелохнется в ее уме, что не достоин я этой беззаветной любви и не могу достойно ответить на нее. А она знай вытаскивает меня из борделя и везет на телеге домой, провожает на баталию с кузнечихой… И если б я упал на самое дно ада, то и тогда бы она не оставила меня. Ах, Авдотьюшка, милая моя Авдотьюшка… Нет никого лучше тебя на свете!»

      – Ну, милая, говори, что случилось? – спросил я.

      – Сказывают, что завтра дуэль будет… – голос ее задрожал.

      – Какая дуэль? Кто сказывает?

      – Матрена сказывала. Она в трактире слышала, как гусары о том толковали. Ты хочешь со своим товарищем драться, – вдруг запричитала мне в подмышку Авдотьюшка. – Зачем ты это надумал?! Оставь, откажись!

      Я объяснил, что дело это решенное, что со мной ничего не станется – подстрелю завтра своего противника, как тетерку на охоте, и вся недолга.

* * *

      …Баня Авдотьи стоит в дальнем конце огорода, среди зарослей малины и вишневых деревьев. Мы парились, хлестали друг дружку веником. Выскочив