До свадьбы доживет. Галина Артемьева

вещь для Клавы – одиночество. Если ее оставляли одну дома, девочка не в силах была сдерживать свою тоску и изливала ее, не жалея голоса. Соседи поначалу думали, что животное подвергается истязаниям. В отчаянии Тина придумала подарить Клаве собственный уютный домик. Собачью будку сотворила на заказ мастерица, которую порекомендовали в зоомагазине.

      – Для болонок шью, для пекинесов шью, для такс шью, а для тебя, красавица, и подавно пошью, – приговаривала швея, явившаяся снять мерки для будущего Клавиного теремка.

      Дом Клаве полюбился. Там она хранила свои игрушки, там грызла кости, не опасаясь, что отнимут, там спала днем, когда позволяла себе быть спокойной за свою обожаемую маму Тину. Иногда удавалось уговорить собаку посидеть какое-то время в домике, если все уходили. Час-другой Клава обходилась без воя и лая.

      К тому же в жизни ее появилось небольшое количество людей, которым она могла слегка доверять. Конечно, не так всецело, как доверяла Тине и Луше, но немножко, с осторожностью.

      Маленькими шажками

      Клава, конечно, была для Тина ангелом, посланным ей по ее слезным молитвам. Вспоминая иногда их первую встречу, Тина пугалась: а что было бы, если бы она тогда ушла и оставила бездомное существо на верную погибель? Могла бы! Точно – могла бы. Чудо именно в том, что в тот раз не сумела. Догадалась о чем-то важном. Недаром встреча их произошла в день Покрова. Словно кто-то с высоты, приглядываясь к ней, испытывал:

      – Ну что, девица? Услышишь ли чужую боль или все еще глуха и слепа к ней?

      И после первых дней борьбы за Клавину, казалось бы, угасавшую жизнь, которые окончились их общей победой над собачьей болезнью, Тина почему-то подумала, что расставание их с Юрой – к лучшему, что без этого было никак не обойтись и что к этому все шло, причем давно. Ей полагалось прозреть много лет назад, но она сама не стремилась к обретению зрения и слуха. Жила в блаженной слепоте, уверенная, что все знает, понимает и находится в полной безопасности. Так бы дура дурой и померла, ничего в жизни не поняв. Так что – спасибо Юре, выходит. Хорошо, что с его помощью она прозрела и, если выкарабкается из этой переделки, сможет зажить по-другому, многое чувствуя и многого не боясь.

      Пока же шла она по жизни маленькими шажками, думая только о том, как прожить один день, от утра и до вечера. Она шла по каждому дню, как младенцы ходят, которые только учатся ходить: осторожно и внимательно глядя вперед, не отвлекаясь от главного.

      Она старалась не думать о прошлом. И вообще не представляла себе будущего. Стоило по привычке подумать о том, что бы ей хотелось предпринять следующим летом, как внутри нее раздавался удар хлыста:

      – Что может быть с тобой следующим летом? Ничего не будет следующим летом! Ничего и никогда с тобой больше не будет. Доживай и не смей фантазировать.

      Она пугалась этих жестоких мыслей до слез. И плакать боялась из-за Клавы. Будущее закрылось, как сказочный ларец – за семью печатями. Но прошлое иногда вспоминалось. Причем каждый