Записки самурая Джо-Сана. Алексей Александрович Дельвиг

в 25 центов или quarter двадцати пяти политическим деятелям, дельцам разного грязного калибра и даже некоторым лидерам стран в качестве знака их несоответствия должности. Потом пару лет я развлекал публику в цирке-шапито дона Чезаре, где я сдуру попытался как-то замахнуться на само зло, как я его тогда понимал… Я был наивен, храбр и безрассуден, но чистосердечен, поэтому выжил, и, пройдя через Юген, поседел, а мой дайто превратился в сёто.

      

      

      Очнулся я ровно через месяц после этого события на самой удобной подстилке в мире – татами[48] – в родной обители у сенсея Гэнкито Кондзё в школе боевых искусств Тэнсин Сёдэн Катори Синто Рю. Учитель и все ученики школы сидели в позе сэйдза[49] у моего изголовья. В ответ на мой вопросительный взгляд он сказал:

      – Великая книга Хагакурэ[50] говорит, что самурай, обнаживший свой Дайто на самого аку[51], если не умирает сразу, то придёт в себя ровно через месяц. Свидетели этого события, да будут благословенны!

      Так сказал учитель и после этого склонился передо мной впервые в поклоне сэнсэй-ни рэй[52], тем самым признавая меня за равного себе.

      В молодости я бы, наверное, лопнул от гордости, но тут мне стало просто светло, спокойно и весело, как бывает, когда вспоминаешь о своём детстве. Наверное, в этот момент я тоже стал учителем или перешёл на некий новый уровень понимания жизни.

      Я провёл у моего учителя пару недель, гуляя в одиночестве или порой вместе с ним вдоль горной реки. Мне надо было понять, что со мною происходит, и откуда вдруг взялось это новое чувство счастья и состояния радостного покоя, как будто я на всё, в том числе и на себя самого, смотрю глазами внешнего наблюдателя. Действительно, было приятно порой наблюдать себя как бы со стороны и ощущать разделение тела и духа… Мне захотелось проверить, сохранится ли такое чувство не только при покое, но и при боевой ситуации. Поэтому я молниеносно выхватил свой сёто, и пролетавший по своим нехитрым делам жук лишился обоих крылышек, а на стоявшем на пути удара ко мне появился оплавленный тончайший разрез, напоминающий улыбающийся рот кота. Вдруг мелькнули ещё несколько молний Итторю-Иай, и на той же скале появился вырезанный учителем образ монгольского кота Манула. Мы оба рассмеялись легко, как братья, и крепко обнялись!

      – Тебе действительно не о чем беспокоиться! Ты готов ко всему! – с улыбкой подбодрил меня Гэнкито Кондзё.

      В этот день учитель рассказал мне, что меня к нему привезли неизвестные люди[53]

48

Татами (яп.) – «то, что складывается»; плетёный из тростника тонкий мат, набитый рисовой соломой, применяющийся в качестве подстилки в традиционном японском доме, а также для занятия спортом.

49

Сэйдза (яп.) – на Татами войны самураи и ученики должны сидеть в установленной позе на коленях.

50

Хагакурэ (яп.) – «Сокрытое в листве», сборник личных бесед с великим самураем Ямамото Цунэтомо.

51

Аку (яп.) – зло.

52

Сэнсэй-ни рэй (яп.) – поклон мастеру/учителю.

53

Судя по всему, это были братья Ордена FIF. Думаю, что в операции по перевозу меня в Японию принимал участие и сам Рене Бонапарт.