Полвека в Туркестане. В.П. Наливкин: биография, документы, труды. Коллектив авторов

Какое-то их число поддерживало социалистические (не обязательно в марксистской интерпретации) или близкие к ним оппозиционные взгляды. Среди них было много бывших уастников революционного движения, неблагонадежных, находящихся под негласным надзором, кого власть ссылала или отправляла на окраины в надежде избавиться от опасного «элемента».

      Определенное вольнодумство проникало и в самые верхи туркестанской власти. Военный министр А. Редигер в своих воспоминаниях описывает историю пребывания на должности туркестанского генерал-губернатора в 1906 г. Д.И. Субботича (сына сербского поэта и политика Йована Субботича), члена Военного совета и георгиевского кавалера. Назначенный в Туркестан в качестве человека, который должен был быть «твердым» и «даже жестоким», Субботич по приезде выступил с «крайне либеральной» речью и стал проводить весьма мягкую по отношению к левым политику. «…Нам и в голову не приходило, – писал Редигер, – что он может оказаться либералом и, если не крайне левым, то по малой мере “кадетом”… кому могло прийти в голову усомниться в этом отношении в старом и заслуженном генерале?..»[138]

      Даже наиболее консервативная часть колониальной элиты позволяла себе вполне либеральные рассуждения о «прогрессе, основанном на науке и истинном просвещении»[139].

      Скажу больше: некоторые реформы, которые власть проводила в Туркестанском крае, выглядели более либеральными, чем аналогичные преобразования в самой России. Аграрная реформа, которая фактически уничтожила крупное частное землевладение и передала землю без выкупа в наследственную собственность крестьян, напоминала «земельный передел», о котором грезили российские народники. Власть ограничила активность православной церкви и заняла относительно мягкую позицию по отношению к «туземным евреям», которые, в отличие от своих европейских собратьев, не были поражены в правах. Конечно, я упомянул эти примеры не для того, чтобы доказать, будто правительственная политика в Туркестане не носила имперского и подавляющего характера. Дело в другом. Российская власть ощущала себя на азиатских окраинах «Европой» (как это очень точно сформулировал Ф.М. Достоевский в своем дневнике) в гораздо большей степени, чем это она могла себе позволить в Центральной России, и в гораздо большей степени подчинялась логике прогрессистского мессианства, которое, как власти казалось, совпадает с имперскими интересами государства. Кроме того, власть смотрела на присоединенные территории как на «белый лист», на котором можно рисовать что угодно, и у нее были в большей степени развязаны руки для самых различных социальных экспериментов.

      Вряд ли нужно доказывать или оспаривать тот факт, что цивилизаторская миссия, которой империя оправдывала свое завоевание Средней Азии, основывалась не только и не столько на идеологии подавления, уничтожения «низших» рас и народов (хотя, конечно, и она имела своих поклонников) или их христианизации и русификации, сколько – в какой-то момент – на идеологии просвещения и окультуривания

138

См.: Редигер А. История моей жизни. Воспоминания военного министра. Т. 1. М., 1999. С. 515; Т. 2. М., 1999. С. 12, 96–97.

139

См. работы о взглядах «православного монархиста» Н.П. Остроумова: Николай Петрович Остроумов // Историография общественных наук в Узбекистане. С. 259–221; Алексеев И.Л. Н.П. Остроумов о проблемах управления мусульманским населением Туркестанского края // Сборник Русского исторического общества. Т. 5(153). С. 89–99; Джераси Р. Культурная судьба империи под вопросом: мусульманский Восток в российской этнографии XIX в. // Новая имперская история. С. 291–306. «Монархист», «реакционер», «миссионер», «шовинист» Н.П. Остроумов в 1917 г. писал «Великая, свободная России – это мы» и ссылался на князя-анархиста Кропоткина, ученого-народника Лопатина, миллионера-социалиста Савву Морозова и дворянку-эсерку Брешко-Брешковскую (Остроумов Н. Крах демократии // Туркестанское слово. 1917. № 28 (30 сентября)).