Сердце волка. Алена Занковец

– и пытаюсь понять, что она чувствовала, когда рисовала. Что-то она точно испытывала.

      Вглядываюсь в рисунок, прищурив глаза. Смотрю на него так долго, что, кажется, мое зрение разбивает набросок по точкам, по пикселям. Я чувствую структуру бумаги, твердость карандашного грифеля, вижу резкие движения руки, которой Вера наносила контур. Вижу ее запястье, белое, с тонкими венами. Вижу, как она закусывают губу. Дикарка увлечена тем, что делает. Смеркается. Ни лунного света, ни зажженной лампы, но ее глаза блестят. Ее сердце быстро стучит, она торопится запечатлеть то, что помнит. Встреча с этим мужчиной взбудоражила ее. Почему? Между ними не ощущается связи, скорее что-то, похожее на подглядывание. Она наблюдала за ним, но не издали. Совсем близко. Он нарушил ее личное пространство…

      Мои мысли прерывает резкий стук в дверь.

      – Я не закончил!

      – Общий сбор, – сообщает мужской голос.

      Нехотя поднимаюсь, прихватив с собой набросок.

      В кабинете, скорее напоминающем логово таксидермиста, полно народа. Да там настоящий штаб! Включены все лампы – под потолком, на стене. Еще одна горит на столе, ее свет падает на карту, разделенную на сектора. Коричневые, зеленые пятна, голубые прожилки речушек. Сотни квадратных километров – и, как выясняется, ни одной толковой мысли относительно того, в каком направлении увезли мою Дикарку.

      – Почему ты уверен, что она не сама сбежала? – спрашивает Верин отец таким тоном, словно проверяет меня.

      – Потому что рядом с ней был он, – я вытягиваю руку с наброском. – И она едва его знала.

      А потом происходит нечто из ряда вон выходящее – даже по моим меркам. Мне кажется, что набросок вспыхивает. То есть в тот момент я ощущаю это – боль в опаленных пальцах, запах гари. Роняю набросок и размахиваю «поврежденной» рукой. А потом вижу, что листок, целый и невредимый, лежит на полу, ослепительно белый на грязевых отпечатках сапог. Все еще машинально сжимая псевдообожженную руку, я обвожу взглядом присутствующих. Они смотрят на меня так, словно у меня из ушей валит дым или ноги превратились в копыта. И только Верин отец спокойно попыхивает трубкой.

      Глава 3. После полуночи

      Вера

      Закат уже погас, когда лес наконец расступился и фары высветили бревенчатые стены деревенских хат. После долгой поездки затекли мышцы, я мечтала о том, чтобы сделать привал, но, подъехав ближе, передумала. Деревня оказалась мертвой. Прогнившие крыши домов чернели провалами. Поваленные заборы напоминали гигантских змей, спящих в высокой траве. Приоткрытые калитки будто зазывали в пустые, лишенные души дома.

      С другого конца деревни донесся пронзительный скрип колодезного «журавля». По спине пробежал холодок.

      – Жутко, – вырвалось у меня, глядя на дом, словно разрубленный пополам упавшим деревом.

      – Жутко? – удивленно переспросил похититель. – Что ты видишь, глядя на эти дома?

      – Смерть.

      – А я – жизнь.

      Он замолчал. А я все думала, хочу ли узнать, что