Называй меня Мэри. Андрей Кокотюха

себя он убрал.

      Нашел влажные салфетки в ванной. Обошел комнату, стараясь не наступать в лужу крови. Вытер всюду, где брался руками. Действовал так, будто двенадцать лет не раскрывал убийства, а сам совершал их. Осмотрев все кругом, убедился: не оставил ничего для себя критичного. Есть, конечно, одна проблема, но она решится быстро и безболезненно.

      Выключил свет. Двери закрыл, разобравшись с автоматическим замком. Потянул на себя, услышал – клацнуло, проверил, дернув за ручку. Протер после себя также и ее. Свет выключен, завтра суббота, на службе Свистуна ждать не будут.

      Повезет – станут разыскивать не раньше понедельника.

      Сев за руль и запустив мотор, Кобзарь с удивлением отметил: у него не дрожат руки. До войны ему доводилось стрелять в человека пять раз, из них два – прицельно, насмерть. Оба случая начальство повернуло как необходимую самооборону, и, собственно, они ею и были. И мандраж он почувствовал только в первый раз. Потом оно как-то прошло.

      Сегодня он совершил неумышленное убийство.

      Самооборона, хотя кто на кого первым напал – вопрос. Он же собирался покалечить бывшего коллегу. Пусть имел на то формальную причину, но ни один суд ее не признает. Сейчас Олег невольно отметил: ищет себе оправдание. Тогда как на Донбассе, куда полтора года назад пошел добровольцем, совесть его не мучила. За линией размежевания – враг, который намерен убить тебя. Если так, ты должен стрелять в ответ. Желательно – метко.

      Тоже самооборона, если что.

      Убийство врага поощряется. За это даже награждают, повышают в звании, просто уважают. Если, конечно, враг уничтожен в бою – и это сепар, а не мирный житель. Который оказался под перекрестным огнем и действительно ни в чем не виноват. Кроме того, что волей судьбы живет в зоне боевых действий.

      До войны Кобзарь писал ненавистные объяснения после применения оружия, переживая бессмысленные по своей сути служебные расследования. Тем не менее всякий раз, когда ситуация требовала стрелять – палил, не думая о последствиях. Война же погрузила Олега в мир безнаказанных убийств, когда никому ничего не нужно объяснять. Наоборот, кое-кто, явно насмотревшись в свое время военных фильмов, ставил зарубки на прикладах, гордясь каждым застреленным врагом. Почему-то не волнуясь о том, что однажды сам нарвется на пулю. И где-то там, по ту сторону линии размежевания, вражеский солдат точно так же поставит свою зарубку.

      Не удивляло теперь полное отсутствие реакции на убийство. Равнодушие к смерти, причиненной врагу, – своеобразный военный трофей.

      Ничего иного, кроме разве что нескольких минут сомнительной славы, бывший капитан теперь уже бывшей милиции Олег Кобзарь с Донбасса не принес.

      Он пересек двор, озираясь, ощупывая глазами мартовскую тьму. Никого не было, даже окна многоэтажки в это время не густо светились. Остановился прикурить, прикинул, куда выходят окна свистуновской квартиры. Понял – не сюда, квартира угловая. Не спеша обошел дом, огибая с правой стороны. Тут уже вычислил окна и улыбнулся сам себе. Рядом были темные прямоугольники.