Даниэль Деронда. Джордж Элиот

пожатия, и душа ее разрывалась между мучительным сочувствием брату и осуждением Гвендолин.

      «Возможно, это очень дурно с моей стороны, но, кажется, я уже никогда не смогу любить ее, как любила прежде». Эта мысль звучала в сознании бедняжки горьким рефреном. И даже миссис Гаскойн прониклась к племяннице гневными чувствами, которые не смогла сдержать и выразила в разговоре с мужем:

      – Конечно, я понимаю, что все к лучшему: мы должны благодарить судьбу за то, что она не разделила чувств нашего бедного мальчика, – и все же, Генри, я считаю ее жестокой, бессердечной кокеткой. Гвендолин должна была оставить Рексу хотя бы искру надежды, чтобы разочарование не захлестнуло его с такой силой. Часть вины ложится и на бедную Фанни: в своей любви к дочери она совершенно слепа.

      Мистер Гаскойн ответил категорично:

      – Чем меньше мы будем об этом говорить, Нэнси, тем лучше. Мне самому следовало внимательнее наблюдать за сыном. Впрочем, возблагодарим Небеса, если его не постигнет несчастье более серьезное. Надо как можно быстрее забыть об инциденте, особенно в отношениях с Гвендолин. Будем держаться так, словно ничего не произошло.

      В глубине души пастор воспринимал трагедию сына как счастливое избавление. Ответная любовь Гвендолин создала бы более тяжкую проблему, решение которой оказалось бы ему не по силам, однако предстояло преодолеть новые трудности.

      В одно прекрасное утро Рекс принял ванну и привел себя в порядок. Узнав о благих переменах, Анна бросилась к лестнице, чтобы встретить брата. Впервые за время болезни Рекс ответил сестре улыбкой настолько грустной на исхудавшем бледном лице, что та с трудом сдержала слезы.

      – Нэнни! – нежно произнес Рекс, взял сестру за руку и медленно повел в гостиную.

      Увидев сына, миссис Гаскойн подошла к нему и поцеловала, а он покачал головой и пробормотал:

      – Сколько беспокойства я вам доставил!

      Потом сел к окну и застыл, глядя на лужайку и покрытые инеем кусты, на которые солнце бросало слабые лучи, похожие на грустную улыбку Рекса. Он чувствовал себя так, словно родился заново и не знал, что делать, оставив прежние интересы в жизни прошлой. Анна сидела рядом и притворялась, что вышивает, но на самом деле с тоской наблюдала за братом. За живой изгородью сада лежала дорога, на которой вскоре показалась нагруженная бревнами телега. Лошади тянули ее из последних сил, а возница бежал рядом с первой упряжной и щелкал кнутом, опасаясь, что та свернет в сторону. Рекс будто внезапно очнулся, с интересом проводил телегу взглядом, пока та не скрылись из виду, а потом стал ходить по комнате. Миссис Гаскойн к этому времени уже ушла. Когда брат снова опустился в кресло, Анна увидела в его взгляде тягу к общению и не смогла остаться безучастной. Усевшись на низкую скамеечку у его ног, она взглянула на него, словно умоляя: «Поговори со мной».

      И Рекс заговорил:

      – Я скажу тебе, о чем думаю, Нэнни. Хочу поехать в Канаду или еще куда-нибудь.

      – О, Рекс, только не навсегда!

      – Навсегда.