Шалость: сборник рассказов о любви. Анна Владимировна Рожкова

звонок не застал меня врасплох. Я знала, кто за дверью.

      На пороге стояла маленькая, сухонькая старушка в повязанном под подбородком платочке. Линялый плащ неопределенного цвета, в руках котомка. Не обращая внимания на орущего в кроватке младенца, я уронила голову ей на грудь и разрыдалась.

      Дар

      Ты слышал, говорят, у нас дочка главного лежит?

      Ну, лежит и лежит, – без всякого интереса отозвался я.

      Говорят, красавица, вроде моделью работала, – не унимался Пашка.

      Слушай, Паш, тебе что, заняться нечем? – разозлился я. – Иди вон… да хоть в реанимацию, посмотри как дела у этого, как его, ну, которого вчера прооперировали.

      Иду, – обиженно обронил Пашка.

      Умница, красавица, модель, – шептал я себе под нос. – Да какое, мне, собственно, дело?

      Старков, тебя к главному вызывают, – раздался из динамика голос секретарши.

      «Ну, вот и нет никакого дела», – зло думал я, спеша по коридорам на зов «самого».

      А, Вадим Павлович, наслышан, наслышан, – главный отвлекся от созерцания грандиозного вида, открывавшегося из панорамного окна, протянул руку.

      Вы уже, вероятно, осведомлены. – Он выдержал паузу, отвернулся к окну, вздохнул. Видно было, что слова давались ему с трудом. – Дочь больна. Вы блестящий хирург, наш лучший хирург, – он сделал ударение на слове «лучший». – Я хочу, чтобы оперировали вы, – он обернулся, взглянул в глаза.

      Сделаю все возможное.

      Другого ответа он и не ожидал.

      Я сразу же направился к ней. Лучшая клиника, лучшая палата, лучший хирург. Она спала. Лысая голова покоилась на подушке. Дыхание тяжелое, прерывистое. Я вздохнул. Смерть уже пометила жертву: иссушила тело, заострила черты. Здесь я бессилен. Я тихонько прикрыл дверь, чтобы не разбудить больную. Взяв у медсестры историю болезни, побрел в ординаторскую.

      Ну, что он хотел? – Пашка отирался в ординаторской, явно поджидая меня.

      Паш, отстань, не до тебя, – устало обронил я.

      Как это отстань?! – возмутился он. – Как будто каждый день главный к себе вызывает.

      Я молча протянул историю болезни, не было никакого желания отвечать.

      Лилия Анатольевна Леднева, – вслух прочел он. – Двадцать четыре года. Везет тебе, Вадька, – присвистнул он. – Красивая?

      Не знаю, – нехотя отозвался я.

      Ну, ты даешь?! Ты хоть к ней заходил?

      Заходил.

      Ну?

      Баранки гну, – передразнил я.

      Вадик, ты блестящий хирург, – завел Пашка старую песню. Я уже не слушал. Усмехнулся про себя. Если бы ты только знал, Пашка. Я не был блестящим хирургом. Просто я знал.

      ***

      Это началось давно, еще до школы. Мама ругалась с соседкой напротив – злобной старушенцией с вечно тявкающей собачонкой.

      Тетя Вера, опять ваша Мотька на наш коврик нагадила. Да сколько можно? – возмущалась мама.

      Моя Мотька? Не может быть, она у меня такая умничка. Правда, Мотенька?

      Мама только вздохнула.

      Мама,