Неприкаянные. Анна Владимировна Рожкова

дрейфь, все пройдет, как по маслу.

      – Тебе легко говорить, – возразил я.

      – Не начинай, – устало вздохнул Томас. – Ты прекрасно знаешь, забор мне не одолеть. – Я скептически посмотрел на достававший почти до руля живот босса. Нехотя вылез из машины, натянул на голову капюшон, спрятал руки в перчатках в карманы. Поле недавнего дождя жара сменилась прохладой. "Плохо. Останутся следы. Кроссовки придется выкинуть". Я шел вдоль пустынной улицы. Из-за заборов раздавалось хихиканье, мужские голоса. "Люди веселятся, выпивают", – с тоской подумал я. Ноги словно налились свинцом, подсознание вопило: "Не ходи, не ходи, откажись, пока не поздно". Я оглянулся. Том махнул из открытого окна рукой. Я поплелся дальше. Вот и нужный забор. Высота не позволяла разглядеть, что творится внутри. Я уцепился за плющ, вскарабкался. Дом был погружен в темноту. Стрекотали сверчки, вдалеке брехала собака. Я спрыгнул, перекатился. Сердце замирало в груди. По-прежнему тихо. Осторожно ступая, прокрался к дому. Задняя дверь не заперта. Ангел не обманул. Я потянул дверь на себя, скользнул внутрь. Темно, как в могиле. Я зажег фонарь, двинулся по нескончаемому коридору. Двери, двери и ни души. Луч выхватил из темноты чье-то лицо. Сердце ухнуло вниз. Я закрыл себе рот ладонью, чтобы не заорать. Уф, портрет Дона Альфонсо. Костюм-тройка, на голове широкополая шляпа, рука, украшенная перстнем с огромным бриллиантом, сжимает трость с золотым набалдашником. "Старый павлин", – тихо выругался я, продолжив путь. Вот и нужная комната. Я толкнул тяжелую дубовую дверь, она легко поддалась. В глубине виднелся сейф. Вдруг в свете фонаря что-то блеснуло. Я направил свет на вращающееся кресло, отвернутое к стене, на подлокотнике лежала рука. Бриллиант на мизинце переливался в свете фонаря.