Как нарисовать мечту?. Евгения Ярцева

этой мрачной гробнице,

      О, дайте мне отдохнуть!

      Когда тянулись ее нелюбимые уроки, физика или химия, вполне искренне шептала:

      Но этот мир душа поэта

      не может больше выносить!

      Забирала Егора из школы и, подходя через детскую площадку, где малышня шумела, съезжала с горок и качалась на качелях, вполголоса твердила:

      Душа моя мрачна…

      Мне тягостны веселья звуки…

      Дома плюхалась на диван и, подсунув под голову диванную подушечку, уплетая пончик, обсыпанный сахарной пудрой, читала Бенедиктова:

      Да будет же в мире мне грусть – изголовье,

      Страдание – пища, терпенье – постель!

      Но Блок нравился ей больше; его стихи Алена декламировала вслух, как трагическая актриса:

      Устал я. Смерть близка. К порогу

      Ползет и крадется, как зверь,

      И растворяет понемногу

      Мою незамкнутую дверь… —

      Хотя ее дверь как раз была крепко заперта, чтобы кто-нибудь не застукал ее за чтением стихов.

      Мама звонила с работы, давала указания, что приготовить Егору на ужин, и беспокоилась, пообедала ли сама Алена; та рассеянно отвечала «ага, угу», а в ушах звучало:

      Никто не дорожит мной на земле,

      И сам себе я в тягость, как другим;

      Тоска блуждает на моем челе.

      Я холоден и горд…

      Перед сном Алена погружалась в самые депрессивные стихи Лермонтова, которые тот написал в семнадцать лет:

      …И я влачу мучительные дни

      Без цели, оклеветан, одинок;

      …Немного долголетней человек

      Цветка; в сравненьи с вечностью их век

      Равно ничтожен…

      Я предузнал мой жребий, мой конец,

      И грусти ранняя на мне печать;

      И как я мучусь, знает лишь творец;

      Но равнодушный мир не должен знать.

      …Отложив книжку, Алена представляла себе, как они со студентом-готом рука об руку идут по улицам. Холодные и гордые, с печатью грусти на челе, понятной лишь поэтам вроде Лермонтова и лорда Байрона. Одинокие в этом равнодушном мире, чей век ничтожен в сравнении с вечностью. И ждала случая, чтобы столкнуться с предметом своего обожания, якобы случайно, лицом к лицу и продемонстрировать на собственном лице мировую скорбь.

      Ждать пришлось недолго – они в самом деле чуть не столкнулись, причем совершенно случайно. Алена возвращалась домой вместе с Егором, которого забрала с продленки. Тут Егору вздумалось сыграть в братца Иванушку из сказки: он превратился в козленочка и запрыгал через лужи, да еще выбирал те, что пошире. Сестрица Аленушка безуспешно пыталась его удерживать и время от времени переходила на бег, лавируя между лужами. Разогналась и слишком поздно заметила, что навстречу идет ее кумир с таким же бледным и одетым в черное спутником – наверное, товарищем по мировой скорби. Они шли вдоль железной ограды по кромке самой широкой из луж, что попались в тот день на Аленином пути. Затормозить она никак не успевала и, уворачиваясь от столкновения, совершила через лужу прыжок, которому позавидовал