Когда заговорят камни. Александр Алексеевич Колупаев

и без него струной натянутый канат. Корабль вздрогнул, заскрипел по брёвнам катков и споро двинулся вперёд к синевшему вдали озеру.

      Я, торопливо считая каждый шаг, лихорадочно думал: «Царь! Впереди сам царь как простой мужик тянет корабль! Выходит, мы государево дело делаем! Эвон как!»

      Верёвка ёрзалась о чёрный плащ царя, в такт его шагам дёргала канат и порой сбивала мои руки с него.

      Что-то утробно хрустнуло позади меня. Боковым зрением я успел заметить как из под катка, на который был поставлен корабль, выскочило бревно, встало вертикально и медленно стало падать на нас.

      – Паберегись! – истошно завопил кто-то.

      Я, не раздумывая, рывком, отбросил царя в сторону, и тот час бревно обрушилось на меня. Полной темноты не было. Была какая-то серая мгла, слышались обрывки речи и словно колокола набатом гудели в голове.

      «Эт он меня отбросить успел, эй, там, лекаря сюда!»

      «Осторожней, поднимите его, вон туда несите, к березе, там сухо!»

      «На плащ положите…, живой, кажись живой….»

      Голоса стихли, и серая мгла постепенно сменилась кровавой пеленой и я, словно осенний лист, кружась в прозрачном воздухе, стал падать в черный колодец.

      Очнулся снова от голосов. Говорили двое, хрипловато-грубый голос был мужской, а вот второй, похоже, детский:

      – Тятя, а почему мертвяк одет как мы а покров под ним вона какой богатимый?

      – Тише Заряна! Вдруг это знатный человек! Пойдем, отселяя, придут солдатушки – заберут его!

      – Ой, мертвяк зашевелился! Тятя, он глаза открыл… – девчонка в сарафане и легкой душегрейке отскочила от меня. Тот час полнеба закрыло бородатое лицо:

      – Ты хто ж будешь, мил человек? – бородатый осторожно дотронулся до меня.

      – Я плотник их сельца Заброды – мне показалась, что я говорю слишком громко, мои слова гулким эхом вторили где-то в затылке.

      – Тятя, что он шепчет? – девушка наклонилась надо мной.

      – Непонятно Зарянушка, непонятно, чего хочет сказывать. Человек он, похоже, не простой, только вот зачем рядился в простые одежки? Бог с ним, если его оставили здесь знать так надобно! Идем Зарянушка, идем, своих догнать надобно.

      – Смотри, тятя, а крест то у него наш – истинно православный! – девушка осторожно коснулась ворота рубашки.

      – Точно! Хрест-то – восьмиугольный…. Свой это человек, негоже его оставлять одного на лютую смерть! Беги, догони наших, пущай сюда прибегут.

      Провал в памяти. Не знаю, потерял ли я сознание от боли или это вызвано было действием излучения приборов, из бюро путешествий? Этот вопрос так и остался для меня открытым. Очнулся я от равномерных толчков, которые отзывались тупой болью в плече. С трудом повернув голову, набок обнаружил, что лежу на самодельных носилках – две молодые берёзки, схваченные верёвками, которые волокли два мужика. Пыхтя и беззлобно переругиваясь между собой, они останавливались только затем чтобы смахнуть пот со лба, да подтащить моё тело повыше, чтобы пятки не бороздили землю.

      – Ой, тятя! Он очнулся! –