Кокон. Ева Вишнева

она любила притворяться слепой, закрывала глаза, мерила шагами расстояние от кровати до шкафа, от шкафа до стола, от стола до окна. Десять шагов. Пять. Восемь. Когда становилось особенно грустно, Нора вставала на четвереньки и протискивалась в нишу между шкафом и стеной, сидела там часами напролет, подтянув колени к груди. Разглядывала батарею с облупившейся краской и отороченный бахромой край ковра. Сосредотачивалась, заставляла себя посмотреть другим, особенным зрением, и…

      Сейчас Норе плохо. Ей хочется прижаться спиной и боками к прохладным стенам. Но Нора сильно выросла за последний год, собственное тело кажется ей непривычным, слишком большим и неуклюжим. Проем стал узок, протискиваться туда неудобно. Тем более, с больной рукой.

      Нора садится на пол, облокачивается о прохладную батарею. Сосредотачивается, ждет, когда предметы распадутся на составные, оставаясь при этом целыми. Комната – будто собранная мозаика: издалека картинка видится сплошной, гладкой; приблизишься – станут видны тонкие темные линии меж пазлов. И картинка утратит кажущуюся целостность, станет суммой частей.

      Нора видит ворсинки ковра и древесные волокна, проступающие сквозь лак и краску, пылинки в воздухе. Миг, еще один – и становятся видны нити, оплетающие комнату, спускающиеся с дверной ручки, стелющиеся по полу и стенам, будто дикие лианы. Можно рвать их, закручивать в спирали, можно даже заставить сжаться вокруг чужой руки, а еще лучше – вокруг горла… Нора думает, эти нити остались от вещей, которые когда-то наполняли комнату, и которых давно уже нет. Своеобразная память; хранить ее некому, поэтому она оседает вместе с пылью, слипается, скручивается.

      Нора поднимается. В этом хаосе ей нужно отыскать одну ниточку, не толще ворсинки. В прошлый раз она обнаружилась под столом, в позапрошлый зацепилась за крючок для полотенец. Сейчас Нора находит нитку на подоконнике, а завтра ее здесь уже не будет, придется искать заново. Эта нить кажется короткой, обрезанной с обеих сторон, но на самом деле большая ее часть скрыта от глаз.

      Нора цепляется за нить и делает шаг, оказываясь во вчерашнем дне. Комната пуста. Вчера в это время Нора подметала двор, а в перерывах отдыхала на куче собранных листьев, воображая, будто она фитиль свечи, а вокруг вьется желто-багряное пламя.

      Но даже если бы вчерашняя Нора находилась в комнате, прямо перед глазами, сегодняшнюю Нору она бы не увидела, не почувствовала бы ее присутствия. Тело стало невесомым и тень больше не отбрасывало. Но самое важное: рука не болела.

      Нора задумалась: куда бы ей отправиться? В оранжерею, посмотреть, как Ульв ухаживает за цветами – в фартуке, с забранными в хвост волосами. Его жесты аккуратны и точны; лицо расслабленное, неуловимо-прекрасное, а на плечи и голову садятся бабочки. Или в летнее утро, когда Нора с ребятами мастерила воздушных змеев, и небо рябило, шуршало. Еще можно отправиться в самый любимый день, но его очень, очень непросто отыскать. Этот день случился задолго до Нориного рождения; тогда на острове еще не построили здания.

      Нора