Алмазный фонд Политбюро. Юрий Гайдук

не стал ввязываться в пререкания Горький, – допустим, я – гражданское лицо, хотя и являюсь членом Петросовета. Ну а подпись или телефонный звонок Луначарского вас устроит?

      Свистун бросил на Горького стремительный взгляд.

      – Устроит.

      – Что ж, и на том спасибо. Я обязательно расскажу Анатолию Васильевичу о вашем доверии к нему как к члену Совнаркома и члену Реввоенсовета республики, который оставлен здесь решением коллегии Реввоенсовета и ЦК партии. Думаю, ему это будет весьма приятно. А теперь оставайтесь в своем кабинете и ждите телефонного звонка. Анатолий Васильевич обязательно, я повторяю – обязательно, подтвердит свое согласие с тем, что изложено в моей статье. И ради Бога, не извиняйтесь, что отнимаете у меня время, – не удержался, чтобы не съязвить Горький, – мне во всех случаях придется идти к нему. По поручению Владимира Ильича Анатолий Васильевич собирает у себя тех представителей городской власти, службы которых задействованы в акциях по экспроприации, и будет решаться вопрос, как перевести это дело с анархической вседозволенности на государственные рельсы. Так, чтобы ни одна картина, имеющая музейную ценность, ни один драгоценный камень или ювелирное украшение…

      – Вы что же, хотите сказать, что до того момента, как вы влезли в это дело, всё это расхищалось?! – не вынес издевательского тона Свистун. – И картины, и бриллианты, и ювелирные украшения?

      Той ненависти, которой кипел в этот момент заместитель главного редактора «Красной газеты» Гавриил Свистун, не было предела. Казалось, еще секунда-другая – и он бросится с кулаками на Горького.

      – Я… я не побоюсь вашего писательского авторитета и того, что вы находитесь на особом счету у товарища Ленина. И я… – в уголках его губ закипели буранчики выступившей слюны, – я обязательно сообщу о том, КА-КО-ГО вы мнения о партии большевиков и о тех ее рядовых членах, которые с риском для жизни изымают у недобитых буржуев награбленное.

      – Простите, с риском для чьей жизни? – поинтересовался Горький.

      – С риском для своей жизни! – уже почти кричал Свистун. – Своей, а не вашей!

      – Тогда конечно, – хмыкнул в усы Горький, – но я что-то не упомню случая, чтобы во время экспроприации погиб кто-то из тех, кто занимался этим делом. А вот те факты, когда под видом экспроприации анархически настроенные солдаты и матросы грабят дома, изымая все самое ценное, и убивают непонравившихся им хозяев, подобных фактов уже набралось более чем достаточно.

      Хозяин кабинета молчал, сверля глазами Горького. Наконец произнес свистящим шепотом:

      – Нельзя сваливать в одну кучу все то, что у вас под рукой. Тем более сейчас, когда в стране разруха и по всем фронтам пылает гражданская война. А вы, товарищ прол-л-л-летарский пис-с-с-с-сатель…

      Он с такой язвительностью произнес последние два слова, что просто удивительно было, каких сил ему стоит, чтобы не вцепиться в горло Горького пожелтевшими от курева ногтями.

      – Вы еще забыли добавить в свой список ту революционную вседозволенность