О том, о сём… (сборник). Антон Чехов

Захотелось мне вдруг болтовни, смеха, людей. Жуя поросенка, я стал чувствовать полноту жизни, чуть ли не самое довольство жизнью, чуть ли не счастье.

      – Отчего же вы ничего не выпьете? – обратился я к поляку.

      – Он ничего не пьет, – сказал граф. – Ты не принуждай его.

      – Но все-таки хоть что-нибудь да пьете же!

      Поляк положил себе в рот большой кусок осетрины и отрицательно покачал головой. Молчание его меня подзадорило.

      – Послушайте, Каэтан… как вас по батюшке… отчего вы все молчите? – спросил я его. – Я не имел еще удовольствия слышать вашего голоса.

      Две брови его, похожие на летящую ласточку, поднялись, и он поглядел на меня.

      – А вам желательно, чтоб я говорил? – спросил он с сильным польским акцентом.

      – Весьма желательно.

      – А на что вам?

      – Помилуйте! На пароходах за обедом чужие и незнакомые люди поднимают между собой разговор, а мы с вами знакомы уже несколько часов, рассматриваем друг друга и не проговорили между собой еще ни одного слова! На что это похоже?

      Поляк молчал.

      – Отчего же вы молчите? – спросил я, обождав немного. – Ответьте что-нибудь!

      – Я не желаю отвечать вам. В вашем голосе я слышу смех, а я не люблю насмешек.

      – Он нисколько не смеется! – встревожился граф. – Откуда это ты взял, Каэтан? Он дружески…

      – Со мной графы и князья не говорили таким тоном! – сказал Каэтан, хмурясь. – Я не люблю такого тона.

      – Стало быть, не удостоите беседой? – продолжал я приставать, выпивая еще рюмку и смеясь.

      – Знаешь, зачем собственно я приехал сюда? – перебил граф, желая переменить разговор. – Я тебе не говорил еще об этом? Прихожу я в Петербурге к одному знакомому доктору, у которого я лечусь постоянно, и жалуюсь на свою болезнь. Он выслушал, выстукал, ощупал, знаешь ли, всего и говорит: «Вы не трус?» Я хоть не трус, но, знаешь, побледнел: «Не трус», – говорю.

      – Короче, брат… Надоело.

      – Предсказал скорую смерть, если я не оставлю Петербурга и не уеду! У меня вся печень испорчена от долгого питья… Я и решил ехать сюда. Да и глупо там сидеть… Здесь имение такое роскошное, богатое… Климат один чего стоит!.. Делом, по крайней мере, можно заняться! Труд самое лучшее, самое радикальное лекарство. Не правда ли, Каэтан? Займусь хозяйством и брошу пить… Доктор не велел мне ни одной рюмки… ни одной!

      – Ну, и не пей.

      – Я и не пью… Сегодня в последний раз, ради свидания с тобой (граф потянулся ко мне и чмокнул меня в щеку)… с моим милым, хорошим другом, завтра же – ни капли! Бахус прощается сегодня со мной навеки… На прощанье, Сережа, коньячку… выпьем?

      Мы выпили коньяку.

      – Вылечусь, Сережа-голубчик, и займусь хозяйством… Рациональным хозяйством! Урбенин – добрый, милый… понимает все, но разве он хозяин? Он рутинер! Надо журналы выписывать, читать, следить за всем, участвовать на сельскохозяйственных выставках, а он необразован для этого! В Оленьку… неужели он влюблен? Ха-ха!