.

стыдливо в нем сквозили…

      Бодро шел я по знакомой дороге, беспрестанно посматривая на издали белевший домик; я не только о будущем – я о завтрашнем дне не думал; мне было очень хорошо.

      Ася покраснела, когда я вошел в комнату; я заметил, что она опять принарядилась, но выражение ее лица не шло к ее наряду: оно было печально. А я пришел таким веселым! Мне показалось даже, что она, по обыкновению своему, собралась было бежать, но сделала усилие над собою – и осталась. Гагин находился в том особенном состоянии художнического жара и ярости, которое, в виде припадка, внезапно овладевает дилетантами, когда они вообразят, что им удалось, как они выражаются, «поймать природу за хвост». Он стоял, весь взъерошенный и выпачканный красками, перед натянутым холстом и, широко размахивая по нем кистью, почти свирепо кивнул мне головой, отодвинулся, прищурил глаза и снова накинулся на свою картину. Я не стал мешать ему и подсел к Асе. Медленно обратились ко мне ее темные глаза.

      – Вы сегодня не такая, как вчера, – заметил я после тщетных усилий вызвать улыбку на ее губы.

      – Нет, не такая, – возразила она неторопливым и глухим голосом. – Но это ничего. Я нехорошо спала, всю ночь думала.

      – О чем?

      – Ах, я о многом думала. Это у меня привычка с детства: еще с того времени, когда я жила с матушкой…

      Она с усилием выговорила это слово и потом еще раз повторила:

      – Когда я жила с матушкой… я думала, отчего это никто не может знать, что с ним будет; а иногда и видишь беду – да спастись нельзя; и отчего никогда нельзя сказать всей правды?.. Потом я думала, что я ничего не знаю, что мне надобно учиться. Меня перевоспитать надо, я очень дурно воспитана. Я не умею играть на фортепьяно, не умею рисовать, я даже шью плохо. У меня нет никаких способностей, со мной, должно быть, очень скучно.

      – Вы несправедливы к себе, – возразил я. – Вы много читали, вы образованны, и с вашим умом…

      – А я умна? – спросила она с такой наивной любознательностью, что я невольно засмеялся; но она даже не улыбнулась. – Брат, я умна? – спросила она Гагина.

      Он ничего не отвечал ей и продолжал трудиться, беспрестанно меняя кисти и высоко поднимая руку.

      – Я сама не знаю иногда, что у меня в голове, – продолжала Ася с тем же задумчивым видом. – Я иногда самой себя боюсь, ей-богу. Ах, я хотела бы… Правда ли, что женщинам не следует читать много?

      – Много не нужно, но…

      – Скажите мне, что я должна читать? Скажите, что я должна делать? Я все буду делать, что вы мне скажете, – прибавила она, с невинной доверчивостью обратясь ко мне.

      Я не тотчас нашелся, что сказать ей.

      – Ведь вам не будет скучно со мною?

      – Помилуйте, – начал я.

      – Ну, спасибо! – возразила Ася. – А я думала, что вам скучно будет.

      И ее маленькая горячая ручка крепко стиснула мою.

      – Н.! – вскрикнул в это мгновенье Гагин. – Не темен этот фон?

      Я подошел к нему. Ася встала и удалилась.

      XII

      Она