КОЛД. Даниил Богословский

орых этой истории бы не было.

      Интерлюдия. Там на черных холмах

      Записка от 20.05

      «В полдень у маяка, на нашем месте»

      Близился рассвет. Холмы неподалеку от поселка погрузились в молчание, и казалось, что молчание это длилось вечность.

      Hа поверхности лежала гулкая тишина. Будь сегодня гроза, капли дождя разбивали бы снег. Урчал и грохотал бы гром, прогоняя молчание по дороге, словно опавшие осенние листья. Где-то недалеко слышался ласковый шепот волн, чьи мысли разбивались о прибрежные суровые скалы и отступали.

      Солнца еще не было видно, но там, на черных холмах, уже виднелись клочки мха и несколько кустов голой северной смородины. Город спал. Уже десятки лет.

      Старик, чье имя через пару дней сотрется в пепел, перечитывал в сотый раз драный клочок уже отсыревшей от времени бумаги, где полустертыми буквами кто-то в тот самый день написал коротко и уверенно: «В полдень, у маяка, на нашем месте». Старик на секунду взглянул из окна на развалины того самого маяка и хрупкими пальцами положил бумажку в маленький сундучок, скрывавшийся в недрах письменного стола под грудой пожелтевшей бумаги и черного порошка табака, который до сих пор никто не удосужился стереть спустя столько прошедших лет. Незаконченных лет. Пустых и тяжелых.

      Старика этого северный народ полюбил еще в юные годы. Казалось, что когда-то он был знаменит на весь север. В самые серые мурманские дни, в те далекие времена, когда настроение жителей зависело от страданий природы и часто переменчивого характера неба, Михаил Владимирович садился за штурвал троллейбуса под запоминающимся номером «3» и читал пассажирам стихи, желал хорошего настроения, говорил о погоде и поднимал каждый день настроение горожанам. Eго знал каждый, кто хоть раз имел возможность взойти на борт электролайнера, и каждый гордился знакомством, вспоминая приятные душевные разговоры, без которых не состоялась бы ни одна поездка. Михаил Владимирович сел последний раз за руль своего троллейбуса в последних числах декабря два года назад, уверенно завершив водительский тридцатитрехлетний стаж.

      Тридцать три года… Попробуйте назвать того человека, который готов уверенно подтвердить, мало это или достаточно для разрушенного старика, чья жизнь уже не зависит ни от чего. Михаил Владимирович давно выбился из привычного мира, где правят человеческие чувства, и все держится на любви. В окружении старика на километры не нашлось бы ни одной живой души. Пусто. Тихо. Вечное молчание черных холмов. Кажется, что молчание это было всегда и продлится вечность. Впрочем, так и будет. Старик это знал и не мог ничего поделать с попытками убедить себя в том, что здесь ему самое место. Eжедневное ожидание рассветов и закатов у самых берегов океана, прогулки с уличным лабрадором Грайем, который был вторым и последним жителем пустой Териберки, сотни часов, потраченных на трату чернил для написания истории. Своей истории, той самой, которая унесла с собой весь мир старика. Тот счастливый мир, где правили вера, надежда и любовь. Истории, ставшей убийцей времени и свободы.

      Глава 1. Глубокий покой тишины

      Сегодня маяк пустовал. Когда-то давно его заприметила стая диких чаек, но, бывало, внутрь попасть не всегда удавалось – обычно они начинали кричать от возмущения, смеяться диким смехом и в суматохе кружиться вихрем прямо внутри, обеспокоившись своим драгоценным честно завоеванным домом. Eсли ты возвращаешься из маяка целым и непобитым – это уже непередаваемое везение. Hо сегодня птицы были заняты уловом трески, которая как нельзя кстати билась у самых берегов, давая возможность чайкам особо не стараться и в удачный момент ловить свою заслуженную добычу клювом.

      Было около семи часов утра, когда я, взяв рюкзак, пустился в путь. Два километра до Лодейного шел по берегу моря, прижимаясь к подножию скалистых утесов и медленно приближаясь к старому маяку.

      Маяк был пуст, а значит, у меня оставалось некоторое время, которое я мог провести в компании шума утреннего прибоя и отдаленных криков восхищения голодных птиц. Мне здесь нравилось. Казалось, это идеальное место, чтобы побыть наедине с собой и заполнить пробелы в заданной на сегодня школьной работе по некоторым предметам, на которые требовался особый подход и, разумеется, уйма времени. Я шел быстро, насколько позволяли камни, скрытые прежде под приливом. Пустынный пейзаж после волшебного дождя. Тысячи крошечных вершин, малюсенькие долины и полости, проделанные ветром и тысячелетиями. Заостренные. Блестящие. Моя нога соскользнула и приземлилась в небольшую лужу между булыжниками. Я мысленно выругался, но до маяка дошел без особых проблем. Царапина, да и только.

      Было тихо. В последние дни тишина эта преследовала меня везде, за что я был безмерно ей благодарен. Давненько не получалось оставаться наедине с собой из-за толпы гостей, постоянно посещавших нашу семью из-за крупной победы отца на рыбной ярмарке, прохоившей раз в пару месяцев в Мурманске. Эта победа стала первой в истории нашей семьи, поэтому, не считая день после вручения выигрыша, отец постоянно встречал на пороге дома своих коллег-моряков, с которыми зависал до самого