Некрасивая. Лидия Чарская

что в этот миг хотелось провалиться сквозь землю. О, как я краснела и смущалась под этими перекрестными взглядами, пронзавшими меня насквозь! Через пять минут мое лицо стало красным, как кумач, отчего сделалось еще безобразнее и непригляднее. Мои ресницы вздрагивали и трепетали, боясь выронить слезы смущения и стыда, застилавшие мне глаза серым туманом.

      Мне казалось, что все эти юные более или менее миловидные девочки ужасаются моему уродству, моему мясистому, широкому сплющенному носу, моим толстым припухлым губам.

      А маленькие мучительницы, не замечая моего волнения, подступали ко мне все ближе и ближе, закидывая меня все новыми и новыми вопросами, которым не предвиделось конца. И так как я все еще продолжала молчать, по-прежнему стоя с опущенными глазами, одна из зелено-белых фигурок выдвинулась вперед, встала передо мной и проговорила голосом, исполненным вызова и насмешки:

      – Что же вы не удостаиваете нас ответом? Или вы считаете зазорным для себя вступать в разговоры с простыми смертными, госпожа сиятельная графиня?

      Этот голос, звонкий и резкий одновременно, привлек мое внимание и заставил поднять на говорившую затуманенные глаза. Передо мной стояла девочка маленького роста, худенькая до прозрачности, с нежной просвечивающей голубыми жилками кожей, с бледными губками, с огромными голубыми глазами, полными затаенной насмешки и задора, глазами прекрасными и походившими своим цветом на прелестный голубой болотный цветок. Благодаря этим глазам Олю Звереву и называли с самого младшего класса, как я узнала впоследствии, Незабудкой.

      Лишь только голубоглазая и белокурая девочка произнесла эту фразу, целый поток замечаний, шиканья и укоров полился на нее.

      – Перестань, Зверева! Как тебе не стыдно! Не думаешь ли ты нападать на новенькую, как какая-нибудь «седьмушка»[17]. Стыдись, Незабудка! Мы выросли из этих глупостей! Не остроумно, душка, уверяю тебя!

      – Но почему же она важничает и не хочет нам отвечать? – неожиданно вспыхнув, закипятилась Оля.

      – Да! Да! Почему вы не желаете нам отвечать? – зазвенело, зазвучало и зашумело вокруг меня на разные голоса.

      Почему я не могла им ответить?

      Мое лицо все гуще и гуще покрывалось краской, глаза наполнялись слезами, а по губам то и дело пробегала судорожная гримаса, удерживавшая меня от слез. Я чувствовала, что еще один вопрос, один недоброжелательный взгляд – и я разревусь, как самый маленький и беспомощный ребенок. Мне было мучительно стыдно и своего безобразного лица, и своего графского титула. Я боялась этих новых незнакомых мне сверстниц, рассматривавших меня как вещь своими зоркими, беззастенчивыми глазами. О, как бы я была счастлива, если бы нашла в себе силы крикнуть сейчас: «Вы ошибаетесь, уверяю вас, вы неправы! Неправы! Я не горжусь и не важничаю, я просто сгораю от стыда. Я слишком застенчива, слишком стесняюсь моего гадкого некрасивого лица, моего угловатого вида, всей моей внешности негритянки, моей нелюдимости и угрюмости, наконец!»

      Однако я не могла им крикнуть всего этого. Я чувствовала, что один только звук, одно только слово – и хлынут слезы…

      Потянулась убийственная

17

«Седьму́шка» – ученица седьмого класса.