Белый Лис на большой дороге. Denny Чубаров

приличной школе – а в Столице было немало таких школ – учителя говорят подобные вещи.

      Но в этой школе всё было в духе древних поэтов: она не просто так называлась Гумилёвским Лицеем. Здесь почти не было надзирателей, а ученики заботились друг о друге: старшие, шефы, присматривали за младшими – их называли подшефными. Учителя были один другого чуднее – зато почти все с учёными степенями – а ученикам предоставлялась небывалая степень свободы. Эта свобода чувствовалась везде, где в ней не было необходимости – и отсутствовала во всём прочем. Широкие светлые коридоры, полувоенная форма, тяжеловесная классика, фамилии древних писателей (произносить с придыханием) и непробиваемый лицейский патриотизм: у любого порядочного лицеиста такие вещи вызывали неудержимую тошноту.

      Все порядочные лицеисты курили в туалетах – в полном соответствии с древним обычаем, которому, должно быть, не меньше тысячи лет. Шефы спали с подшефными, а после уроков – в лицейском саду, в окружении античных статуй – пили недорогое вино, громко ругались матом и жаловались, что им не хватает дисциплины. Белый камень классических статуй был весь покрыт скабрезными надписями. Филигранный почерк, изысканное богатство словесных форм – ругань руганью, а литературу тут преподавали всерьёз.

      Яков поделился с Маргаритой своим наблюдением: чем старше становятся лицеисты, тем сильнее в них эта сторона жизни – она не для посторонних глаз, тут правят бал непослушание и хулиганство, в почёте всё то, что находится под запретом – Яков назвал эту сторону жизни «тёмной». Говоря так, краснел: подобная жизнь привлекала его.

      Учителя тактично не замечали этой тёмной стороны жизни – в Гумилёвском Лицее именно такой расклад назывался «свободой». Что же до Маргариты – то данные стороны лицейского мироустройства интересовали её даже меньше, чем уроки. После уроков она стремглав бежала домой – прочь из лицея, прочь от размалёванных статуй. Но дома она тоже не находила покоя, и носилась по улицам Города, с каждой неделей заходя всё дальше и дальше, заглядывая в подворотни и переулки, подолгу разглядывая наряды в витринах, глазея на клиперы и броненосцы в свинцовых водах Залива, гладя на улицах незнакомых котов.

      На улицах днём было шумно, все вечно куда-то спешили, толпились конные экипажи и механические самоходы: город был населён механизмами – паровыми, заводными, тикающими, латунными, медными – город металлических блох и накачанных морфином людей. Город мучился газами, артерии проспектов и улиц пучило от толпы, на площади перед Зимним дворцом несли караул рейтары в гидравлических латах, похожие издалека на блестящих заводных солдатиков, а на тротуаре перед Адмиралтейством бойко кричали мальчишки-газетчики, предлагавшие свой товар (порции газетных ужасов, либеральной критики и махрового патриотизма):

      – Только сегодня! Не пропустите! Провокации Шведского Халифата!

      Литография на первой странице: морские бедуины сдирают кожу с пойманного драгуна, на заднем плане – шаготанк халифской морской гвардии. Картина жестокого унижения