Мертвый. Игорь Евгеньевич Журавлев

пока об этом, тем более что сны – штука загадочная и непонятная.

      Если уж зашел такой разговор, то Артем после того, как ему повезло с пересмотром приговора, вообще превратился в какого-то сплошного везунчика. Ему везло во всем, за что бы он ни взялся и чего бы ни решил достичь. Да так, что он уже даже стал привыкать к этому, хотя тревога о том, что однажды ему не повезет и он крупно вляпается в самое что ни на есть дерьмовое дерьмо, не оставляла его. Однако пережитое в камере смертников сделало его фаталистом: что будет, то и будет, а что должно случиться, того не миновать.

      Не то, чтобы он стал полным пофигистом, вовсе нет. Парнем он был вполне себе продуманным, но вот страх потерял, как многие считали, напрочь. Они были не совсем правы, но, в общем, очень близки к правде. У Артема на самом деле пропал страх смерти, он ни во что больше не ставил собственную жизнь. Нет, он не стремился к смерти, не искал ее, как казалось некоторым, более того – хотел жить, но где-то глубоко внутри тлела твердая убежденность в том, что на самом деле он уже умер. Эта убежденность была настолько странной, что Артем старался даже не думать в эту сторону. Поскольку, решив однажды проанализировать свои чувства, неожиданно пришел к выводу, что на самом деле его тогда и правда расстреляли. Не было никакого пересмотра приговора, замены статьи, трех лет колонии. Просто однажды, два с чем-то года назад, его расстреляли в камере с резиновыми стенами из револьвера системы «наган». И поэтому он уже давно мертвый. А если это так, то мертвому бояться смерти, да и вообще хоть чего-то, глупо и смешно. Что касается его жизни сейчас, то она ему только кажется, является предсмертной фантазией мозга, исключительно субъективным ощущением. И реальное время не имеет к этому никакого отношения, мы же знаем, что в объективно коротком сне субъективно можно прожить целую жизнь. Вот он ее и жил… во сне.

      Однажды придя к такому странному выводу, он к нему больше не возвращался и даже не вспоминал, но не потому, что посчитал его глупым, а потому что смирился с ним, принял к сведению и решил больше этим вопросом не заморачиваться. Была мысль наведаться к психиатру по освобождении, но Артем ее сразу же отверг. Психиатрии в СССР боялись не меньше, чем тюрьмы. И многие тертые жизнью зеки, поставленные перед выбором: срок в тюрьме или принудительное лечение в психушке, не колеблясь, выбирали первое. Зона, конечно, не сахар, но там хотя бы в своем уме останешься. А вот после «лечения» в спецотделении психбольницы нормальными людьми уже не возвращаются.

      Однако на характер Артема, на его чувства и его поведение этот вывод оказал большое влияние. Он и правда очень сильно изменился, друзья на воле не узнали бы в нем прежнего простого, а в чем-то и довольно лоховатого парня. Раз он мертв, решил он, то ему бояться больше нечего. Пусть живые его боятся. И, если вспомнить зону, то даже местные авторитеты не решались задевать Артема, считая, что у того время, проведенное в камере смертников, вообще крышу сорвало, и ему прирезать кого-то едва ли не проще, чем высморкаться.