104 страницы про любовь. Эдвард Радзинский

сквозь падающий снег.

      И тогда он увидел ее. Она стояла на самой дальней платформе, у самого края. Стояла, видно, долго, и на голове у нее выросла огромная снежная шапка. Когда поезд проходил мимо, она подняла руку и махнула вслед.

      Больше она не звонила и не писала. Встретил он ее только однажды.

      В павильон вернулась вся толпа – съемочная группа.

      Зажгли юпитеры, и опять осветился этот гигантский тусклый сарай с беспощадно обнаженными стенами, похожий на катакомбы. И совсем немножечко на ад.

      И группа в беспощадном свете стала толпою забавных бесов.

      Увидел он ее через два года на аэродроме в Сочи. Он сошел с самолета и шагал к зданию аэровокзала, когда увидел ее. Она бежала навстречу по летному полю, размахивая спортивной сумкой. Она совсем не изменилась и снова была (как в тот летний день) радостной девочкой.

      – Привет! – она сказала это так, будто они виделись только вчера.

      – Как ты живешь? – тупо спросил он.

      – Живу. В институт поступила. Ты когда-то очень хотел, чтобы я поступила в институт. Я даже о тебе подумала, когда прочла себя в списке.

      Ее окликнул мужчина у трапа самолета.

      – Тренер волнуется… я вернулась в спорт.

      – Помнишь, тогда ты сказала на вокзале…

      – Тогда – сегодня, сказала – мазала. Какое все это имеет значение? Все правильно. За грехи все это было, за никчемность. Жила гадко, для себя. А надо по-другому, милый. Видишь, сбылось: стоим мы с тобой как два старичка и беседуем. А ты, кстати, не изменился – совсем мальчонка в этих джинсах. Они тебе очень идут.

      Тренер опять позвал ее.

      – Тишина в павильоне!

      – Мотор!

      – Кадр 333, дубль.

      – Я тебя люблю! – крикнула Актриса.

      – Стоп!

      – Надо идти. Удачи тебе!

      – Послушай… – начал он. (Он уже не был тогда с красавицей студенткой.) – Послушай.

      – Не надо. Все у тебя будет хорошо! Я ведь помаливаюсь за тебя – всегда. Я побежала. Побежала!

      Она взбежала по трапу и, обернувшись, махнула ему рукой. И исчезла в самолете.

      – Я все понял – почему не получается! Великолепная моя, это – ошибка! Несравненная, моя, это не надо снимать абстрактно! Будем снимать в его комнате! Осветите его комнату! Это утро! Там солнце!

      И юпитеры осветили темную декорацию.

      – Свет! Свет на дверь!

      Господи, как все было похоже. Это был угол его комнаты, так же стояли стулья, и узкая кушетка у окна, и смешная фигурка на этажерке. И такое же солнце на стене – как в то утро самого длинного дня. Страшно подглядывать из будущего на свою прошлую жизнь.

      Режиссер подошел к нему:

      – Парень, придумай реплику к эпизоду «Утро понедельника». А то как-то глупо: она уходит от него, машет ему рукой – и все. Это от бедности. Помучайся! Надо что-то очень простое. Подумай, родненький, пока мы тут ставим свет. Напрягись немного, а завтра уедешь, и снова у тебя будет море, а мы останемся тут вкалывать за тебя. Но главное за