Зеркала и лабиринты. Роман Владимирович Арефкин

зубы у меня едва не скрежетали от раздражения, поскольку старик, в припадке своего чудачества, очевидно, позабыл об изначальном предмете нашего разговора.

      – Там, на костре, Жак де Моле не отверг предложенное ему последнее слово, – продолжал Себастьян, то и дело закатывая глаза, словно вспоминая о событии, свидетелем которого он сам являлся, – но с уст его сорвалось вовсе не раскаянье, о нет… не такой был славный де Моле!

      Старик рассмеялся, впервые обнажив ряд пожелтевших зубов.

      – Славный де Моле призвал к божьему суду горе-короля Филипа, ну Филипа IV, стало быть, и Папу Климента V. В своей речи он заявил, что и тот, и другой переживут его самого не более чем на один год, однако уйдут они вовсе не с гордо поднятой головой, помимо их тела, сгниёт и их дух11.

      Здесь Себастьян сделал паузу, старик смотрел на меня, улыбаясь, однако теперь выражение его лица не носило характер столь яркой эмоции, отчего становилось ясно – мой рассказчик испытывал восхищение тем, что извлекал из своей памяти, как если бы то были сокровенные «дары волхвоцарей», хранящиеся в самом дальнем уголке едва ли не бездонного «ларца» его памяти.

      – Вы, господин Себастьян, – я откашлялся, бросая взгляд на дверной глазок, – видели всё это через ваш дверной глазок?

      Старик, продолжая лыбиться, кивнул головой.

      – А как же господин Фэйд? – я нашёл в себе силы изобразить улыбку. – Вы намеривались поведать мне именно о нём!

      – Ах да! Да! Точно! – старик сложил тонкие ладони перед собой. – Верно ведь, господин Фэйд… Сперва я подумал, что мне то почудилось, так много людей было там, у помоста. Они все толпились, толкались, в первых рядах особливо! Когда я увидел Фэйда там, среди самых проворных зевак, я не сразу поверил своим глазам.

      – Вы хотите мне сказать, – изумился я, – что господин Фэйд был там, среди людей, пришедших на казнь?

      Себастьян закивал.

      – Именно так, господин детектив! Всё так.

      Я выдохнул, мне почудилось, что Сапфир, в этот самый момент, смотрел на меня из тени, собравшейся позади нас, и, несомненно, давился смехом.

      Успокоившись, досчитав про себя до десяти, я вынул записную книжку из кармана и не торопясь, сделал запись. Всё это время Себастьян смотрел на меня.

      – Так, понятно, большое спасибо за информацию… – проговорил я, всем телом давая понять, что намереваюсь вернуться обратно в коридор, но старик изменился в лице и эта перемена заставила меня остановиться.

      – Но постойте же, господин детектив, постойте! Это же не всё!

      – Не всё? – переспросил я.

      Себастьян замотал головой,

      – После того как дым от костра рассеялся, я еще видел многие вещи, очень много всего видел, господин детектив. Но вам, наверно, всё это не интересно…

      Старик потупил взор, но лишь на мгновение, после чего на меня вновь была обращена пара обрамлённых морщинистой кожей глаз.

      – Спустя какое-то время, когда я вновь увидел эшафот, Париж был уже совсем другим. – протянул

11

Французский хронист и средневековый историк, Годфруа Парижский, по распространённой версии, является автором сведений о так называемом «Проклятии Жака де Моле», в котором тот, в свой смертный час, проклинает короля Филипа IV, Папу Климента V, и королевского советника Гийома де Ногарэ. Как ни странно, король и Папа умерли в том же 1314 году, спустя всего несколько месяцев после сожжения Жака де Моле, а вот с королевским советником ситуация обстоит странно. Множество достоверных источников указывают на то, что Гийом де Ногарэ умер еще за год до казни Жака де Моле, в 1313 году и попросту не мог присутствовать на казни (примечание автора);