Выстрел в спину на Машуке. Заказное убийство Лермонтова. Николай Фёдорович Шахмагонов

и элементарных способностей.

      Взгляните хотя бы на акварель «Кавказский пейзаж с озером», написанную одиннадцатилетним отроком и сравните с тем, что ныне именуют картинами бездари, рвущиеся в художники и возводимые в этот ранг безмозглыми холуями Аллена Даллеса, требовавшего подменить искусство серой бездарностью.

      Был такой институт при советской власти, занимавшийся извращением ленинизма. О мраксизме я не упомянул, потому как в сём русофобском учении извращать ничего не надобно врагам России, а вот Ленина искажали старательно. Вот пример, касающийся нашей темы. У Ленина было написано: «Искусство должно быть понято народом». То есть народ должен подняться до высот Пушкинской, Лермонтовской, Тютчевской, Бунинской, Есенинской поэзии, до высот Саврасовской, Поленовской, Брюлловской, Васнецовской и Айвазовского живописи, до понимания музыки Чайковского, Глинки, Мусоргского, Свиридова, Рахманинова…

      А в институте извратили: «Искусство должно быть понятно народу». То есть, на потребу масс надо вылить помои так называемых новаторов графомании, импрессионизма, ну и всякого рода джазистов, почти фашистов, разрушающих мозг, ровно, как и рок музыка, более подходящая для обезьян.

      В свои отроческие годы и годы юности Лермонтовская кисть запечатлела тот только ещё строящийся Пятигорск, выросший на том месте, где бил целебный Александровский источник. Лишь в 1819 году Алексей Петрович Ермолов, побывав в том волшебном краю, фактически основал великолепный в будущем курорт. А ведь Лермонтов в отрочестве побывал там спустя год после Ермолова, когда ещё всё оставалось почти в первозданном виде.

      Особенно памятной для маленького Михаила была та первая встреча с Кавказом. И не только с Кавказом. Он оставил о той поездке удивительные детские воспоминания. Ну и замечательное стихотворение.

      Хотя я судьбой на заре моих дней,

      О южные горы, отторгнут от вас,

      Чтоб вечно их помнить, там надо быть раз:

      Как сладкую песню отчизны моей,

      Люблю я Кавказ.

      В младенческих летах я мать потерял.

      Но мнилось, что в розовый вечера час

      Та степь повторяла мне памятный глас.

      За это люблю я вершины тех скал,

      Люблю я Кавказ.

      Я счастлив был с вами, ущелия гор,

      Пять лет пронеслось: всё тоскую по вас.

      Там видел я пару божественных глаз;

      И сердце лепечет, воспомня тот взор:

      Люблю я Кавказ!..

      Это вам не поэзия эпохи ельцинизма и прочих скудоумных эпох, это вам не «беременна, но это временно» и далее в каждой строчке бесконечное «на-на-на-на», потому что рифмуется этак, это вам не поручни, сравниваемые с талией, и не зараза, отказавшая два раза.

      А каковы строки воспоминаний:

      «Кто мне поверит, что я знал уже любовь, имея десять лет от роду? Мы были большим семейством на водах Кавказских: бабушка, тетушки, кузины. К моим кузинам приходила одна дама с дочерью, девочкой лет девяти. Я её видел там. Я не помню, хороша собою была она или нет. Но её образ и теперь ещё хранится в голове моей; он мне любезен, сам не знаю почему. Один раз, я помню, я вбежал в комнату, она была тут и играла с кузиною в куклы: моё сердце затрепетало,