Дорога в Китеж. Борис Акунин

Аполлонович остановился, посмотрел давнему знакомцу в глаза.

      – У меня не было возможности поблагодарить тебя, но знай, что все эти годы… все эти годы…

      Голос прервался от волнения, чего с этим холодным, рассудочным человеком никогда не случалось. Адриан сделал гримасу, означавшую: пустяки.

      – Зачем мне говорить с Константином? Это важно для нашего дела?

      – Не то, чтобы очень уж важно, но нужно. После объясню, сейчас не успею. Видишь, он на нас уже смотрит.

      Воронин издали кивнул великому князю и повел Ларцева дальше, продолжая быстро, негромко говорить:

      – Он будет шутить, но ты не смейся и лучше даже не улыбайся. Как все говоруны, Коко испытывает слабость к серьезным людям.

      – Я не умею смеяться.

      – В самом деле, я и забыл, – усмехнулся Воронин.

      Константин Николаевич уже шел им навстречу, сама любезность и приязненность.

      – Так-так-так, шевалье снова с нами! Подобно мне забородевший, но в отличие от меня не постаревший. Уж двадцать лет с тех пор прошло, и много переменилось в жизни для меня, и сам, покорный общему закону, переменился я. А вы, дорогой Адриан Дмитриевич, всё тот же. Отлично помню вашу вдохновенную речь о железных дорогах. Чту вашу приверженность юношеской мечте.

      Продемонстрировав знаменитую романовскую память на лица и имена, великий князь заодно блеснул и знанием американской жизни:

      – Преодолены ли последствия биржевого кризиса в Соединенных Штатах? Что разорившиеся банки? Оправилась ли промышленность? Помогают ли ей меры президента Гранта по поднятию учетных ставок?

      – Банки разорились, но профинансированные ими железные дороги остались. За последние пять лет их проложено больше тридцати тысяч миль. Дороги работают, так что за промышленность тревожиться нечего, а на помощь правительства у нас никто особенно не рассчитывает. Мы – страна людей, которые привыкли рассчитывать только на самих себя, – сказал Адриан, и из ответа было ясно, что бывший сибиряк стал совсем американцем.

      – Да, это важное достоинство демократического устройства, не великим князем будь сказано, – засмеялся Константин.

      Он задал американцу еще несколько вопросов, на которые Ларцев отвечал коротко и не без удивления. Видно, он ждал совсем не такого разговора.

      Вопросы были про эмансипацию чернокожих, про еврейскую проблему и про устройство муниципальной полиции. Оригинальных суждений Адриан не высказал. Про эмансипацию сказал, что она пока лишь декларируется; про «еврейскую проблему» отговорился неведением; выборность шерифов одобрил.

      Несмотря на лаконичность этих реплик, Константин остался вполне доволен. Подмигнул Воронину:

      – Я вижу, это наш человек.

      – Уж во всяком случае не наш, – изобразил вздох Виктор Аполлонович. – Я ведь говорил вашему высочеству: тут не троянский конь. Никаких тайных маневров, всё чисто.

      – Хорошо. Можете на меня рассчитывать, – важно молвил его высочество. – А вам, мистер Ларцев, пожелаю «fair seas and following winds». Впрочем, в вашем случае уместнее будет сказать: