Дорога в Китеж. Борис Акунин

с инструкцией, стояли цепью конвойные лейб-казаки, молодцевато озирали пустой парк – демонстрировали бдительность.

      «Бдите-бдите, – усмехнулся Мишель. – Много от вас толку».

      – Что это он? – сказал сверху Ларцев. – Вон тот, с большими бакенбардами? Что это он делает с чайником?

      – Где?

      Питовранов двинул биноклем.

      Пожилой лакей с пышной полуседой растительностью на лице налил из отравленного чайника в небольшой пробный стаканчик, отпил. Покачал головой дворецкому: рано наливать, еще горячий.

      – Адриан, как быстро действует яд? – нервно спросил Вика.

      – Зависит, матерый волчина или нет. Матерые падают не сразу. Которые помоложе или послабее, через минуту валятся.

      – Черт, черт, черт… – простонал Арамис. – Только бы раньше времени не обнаружилось.

      Мишель же молчал. У него потемнело в глазах.

      Лакей матерым, видно, не был. Минуты не прошло – покачнулся, выронил стаканчик (даже за двести шагов был слышен звон разбитого стекла) и повалился навзничь.

      Арамис взвыл не хуже волка. Мишель зажмурился. Ларцев сказал:

      – Теперь царь пить не станет. У волков даже когда один упадет, другие все равно жрут. Но то волки. Царь сообразит про отраву.

      Мыслительные способности самодержца Адриан Дмитриевич, однако, переоценил.

      Увидев, что слуга упал, император и молодая пара вскочили, но никакого преступного умысла, кажется, не заподозрили. Его величество махал рукой, отдавал распоряжения. Лакея подняли, уложили на составленные стулья. Прибежал какой-то старичок с саквояжем – наверное, дежурный лейб-медик. Наклонился над лежащим, потеребил его, потыкал стетоскопом. Распрямился, что-то проговорил, скорбно качая головой.

      Император перекрестился. Санни заплакала. Не закончив чаепития, все трое удалились в дом.

      – Не догадались, – с облегчением произнес Вика. – Подумали, что старика хватил удар. Какое невезение!

      Непонятно, к чему относилось последнее – к злосчастной судьбе лакея или к судьбе отечества.

      Михаил Гаврилович наблюдал за жуткой сценой, борясь со все усиливающимся головокружением. Когда он увидел, что неподвижное тело накрывают снятой со стола скатертью, верчение стало бешеным. Мишель покачнулся, ветка под ним треснула и обломилась – он едва успел ухватиться за ствол и упереться ногой в нарост на коре.

      Здоровенный сук полетел вниз, с грохотом ударился о землю.

      Конвойные по-собачьи повернули головы и разом, дружно, кинулись к дубу.

      Воронин странно рассмеялся.

      – А вот это конец. Узнают, что Мишель был на кухне, сопоставят одно с другим, проверят чай… Висеть подвескам королевы на виселице.

      «Как хорошо, что я не стал ничего говорить Корнелии», – подумал он и закрыл глаза.

      Послышался треск, глухой звук удара.

      Это спрыгнул с высоты Ларцев. Приземлился на четвереньки. Выпрямился.

      Казаки закричали, побежали быстрей. Кто-то рванул из ножен шашку, кто-то кинжал.

      – Залезьте