Эвви и три луны. Дмитрий Раскин

Он хочет, чтобы мы усомнились в наших богах и в себе самих. А потом навяжет нам свою правду!

      – Но у меня нет правды, – улыбнулся, развел руками молодой философ.

      Толпа зашумела.

      – Скажите, вы возмущаетесь тем, что я хочу навязать вам, принудить вас, – пытается молодой философ, – или тем, что мне не к чему вас принуждать?

      Горожанин в костюме философа бросается на него. Спутница молодого философа толкает нападающего в бок, чтобы сбить с траектории, но тем не менее тому удается уронить ее любимого на землю. Толпа набрасывается на проповедовавшего и его спутницу и начинает бить. Полицейские свистки и тяжелый, потому как в латах, топот ног полицейских-центурионов. Толпа останавливается, била без особого остервенения, и останавливается легко (не успела войти во вкус). А тут как раз заиграл рожок, значит, продавцы рыбы объявили продажу свежего улова, к тому же надо успеть домой к дневному сериалу.

      Старший над центурионами оценил ситуацию: таких повреждений, чтобы заводить дело, задерживать подозреваемых, опрашивать свидетелей, нет. И пострадавшие не настаивают. Ему нравится, когда пострадавшие ни на чем не настаивают. Пусть полежат немного, придут в себя. Ну и ладно, значит, обойдемся без всей этой херни с протоколом.

      Он даже не знает истины, – возмущается один из тех горожан, что отходят сейчас от места драки и свалки. Проверяет свой новый хитон, не порвался ли в свалке. Нет, слава богу.

      – То ли дело, на прошлой неделе, приезжал торговец смыслами, – говорит другой горожанин, полдуката за мешочек со смыслом. Дукат за мешочек с Главным Смыслом.

      – А скидки были? – спрашивает его женщина с ребенком на руках.

      – Своеобразная дискуссия получилась, конечно, – молодой философ кое-как поднялся, подает руку, помогает встать своей спутнице.

      – А тот, что в униформе философа, он, судя по всему, считает, что философия должна быть действенной, – спутница молодого философа проверяет его челюсть.

      – Вроде на месте, – пытается иронизировать ее любовник.

      Они умываются у фонтана, что здесь же, на рыночной площади.

      – Наверное, я не сумел найти для них слова.

      – Ах, вот оно в чем дело! А я-то и не догадалась.

      – Как жизнь? – к ним подошел лысенький в живописном рубище.

      – Ничего, нормально, – ответил молодой философ, стараясь не улыбаться.

      Живые, юркие глазки лысенького, когда он разглядывает тебя – ощущение, будто по твоему лицу бегают маленькие насекомые.

      – Какие творческие планы? – поинтересовался лысенький. – Короче, нечего тебе здесь делать. Это место уже занято, понял?

      – Какое место? – молодой философ не понял.

      – Городского сумасшедшего.

      – И что, выгодное? – спросила спутница.

      – Моральные дивиденды очень даже ничего, – лысенький был с ними честен.

      Они уходят, не замечая, что за ними в толпе идет человек, закутанный в свой серый плащ так, что почти не видно лица.

      Уже сели на мотоциклет, что был оставлен возле ворот рынка, как их догнал