Революция в стоп-кадрах. Питер Уоттс

между ядром с нашей сингулярностью и пастью, где появлялась червоточина. Между ними все векторы сходили с ума. Низ, например, вроде находился в стороне ядра, но и чуть впереди тоже; его вектор зависел от того, насколько быстро «Эри» падала сквозь космос в конкретный момент. Перекрученные деревья, да страдающие внутренние уши Кая – вот наша плата за инерционный двигатель.

      Наконец МИН отключился и не ожил: пал жертвой уничтожающего любой сигнал камня и биоэлектрической статики, а еще проводки двигателя, в которой таилось столько энергии, что она явно сама чего-то излучала. Мертвый эфир был залогом нашей приватности. Пока мы слепы, мы одиноки.

      – И какого черта ты натворила, Ли?

      Поначалу она не ответила. Вообще не сказала ни слова.

      Но потом:

      – Ты же книги читаешь, да?

      – Естественно. Иногда.

      – Ты подключаешься. Путешествуешь. Смотришь проды.

      – Ты к чему ведешь-то?

      – Ты видела то, как жили люди. Дети играли с котиками, подростки взламывали учителей или летали на водных парашютах, празднуя дни рождения.

      – И?

      – Так вот, Сандей, ты не просто смотришь на это. Ты этим кормишься. На них ты строишь свою жизнь. Наши речевые особенности, словесные обороты – да, блядь, даже наши ругательства – все взято из культуры, которая исчезла несколько петасекунд назад. – Она перевела дух. – Мы слишком долго тут болтаемся…

      Я закатила глаза:

      – Слушай, ну завязывай ты уже с этой древней фишкой про бессмертие. Да, мы в полете уже шестьдесят миллионов лет…

      – Шестьдесят пять.

      – …но это не отменяет один простой факт: ты лично провела в сознании лет десять. Ну двадцать максимум.

      – Я к тому, что мы живем жизнью мертвецов. У нас своей нет. Мы сами никогда не ходили в походы, не ныряли с аквалангом или…

      – Конечно, и ходили, и ныряли. Мы все можем сделать. В любое время. Ты же сама недавно об этом говорила.

      – Нас обманули. Мы просыпаемся, строим их ебаные врата, а потом перерабатываем их жизни, так как нам собственной не дали.

      Мне бы пожалеть ее. А я к своему удивлению разозлилась.

      – Слушай, ты хоть помнишь, в каком состоянии была Земля, когда мы отправились в путь? Я бы не променяла нашу жизнь на столетия в этой грязной помойной яме, даже если бы сам Господь Бог вышел из врат и предложил мне билет обратно. Мне моя жизнь нравится.

      – Она тебе нравится, потому что тебя такой сделали. Потому что ни один нормальный человек никогда бы не подписался на путешествие в одну сторону до самого конца времен, еще и в мертвой скале, и потому они сделали специальную модель, такую маленькую, перекореженную – как растения, которые они выращивали. В Японии или где-то там еще. Они создали нечто настолько чахлое, что оно просто не может представить себе жизнь за пределами клетки.

      «Бонсай» – я вспомнила нужное слово, но решила не подыгрывать Лиан.

      – Тебе тут тоже нравилось, – вместо этого заметила я. «Пока ты не сломалась».

      – Да, –