Привидения живут на литорали. Книга вторая. Леонид Алексеевич Исаенко

и бетонными сваями, а попадутся, не погнушаются и стальными, есть среди них и такие оригиналы-гурманы.

      Исследуя животный мир скал и рифа, мы с Чуковым не теряем из виду шлюпку: кто-то ещё бултыхнулся за борт и направляется к нам. Это матрос Толя Аблаев, он без маски и без трубки. Ничем не защищённые голые ступни его, размером под сорок пять, то приближаются к ежам, то отдаляются, когда он, подхваченный волной, взлетает вверх.

      – Тебе что, жить надоело, тут ведь кругом ежи! – сорвав маску, захлёбываясь водой, пытается вразумить Толика Чуков.

      – Ты мне… только покажи… где они… – имея в виду конечно раковины, сплёвывая воду, отвечает Толя, – а остальное не твоё дело… ежи! Подумаешь, в гробу я их…

      Мне кажется, Толя не совсем понимает, с кем предстоит иметь дело.

      Глаз как таковых у ежей нет, имеются крайне примитивные так называемые глазки – светочувствительные пластинки, лишь способные отличать свет от тьмы. Но, тем не менее, ежи очень быстро реагируют на затемнение, а возможно и на сумбурное неритмичное колебание воды вокруг пловца, настороженно пошевеливая иглами. Между ними на теле ежей трепетно искрятся неизъяснимой красоты серебристо-перламутровые и голубовато-синие глазки-пятна. Могучая фигура Толи как зонтик затеняет и открывает их. В центре верхней части тела ежей в предчувствии беды нервно сжимается и расширяется сине-фиолетовая порошица – орган, служащий для выделения переваренной пищи, она оторочена, словно губами, ярко-оранжевой переливчато сияющей каймой.

      «Безумец, предупреждали же, вразумляли, чтобы обували что-нибудь на ноги», – успеваю подумать я; возможности для объяснений нет. Мне хорошо видно, как, удерживаясь на плаву благодаря энергичным движениям рук и ног, Толя задевает ежа…

      Так мы и не узнали, что он будет делать с ними в гробу.

      Помочь ему и даже предостеречь от следующих ошибок, которые он теперь делает одну за другой, никто не в силах. Очередная волна придавливает меня, ожидая пока она прокатится, цепляюсь за скалу и беспомощно наблюдаю за Толей. От боли он, видимо, взвивается над водой, потому что внезапно исчезает из поля зрения, но тут же, в пене и пузырях воздуха, возникает снова. Теперь он окончательно забыл о всех наставлениях и, вцепившись в левую ногу, рассматривает её так, словно никогда не видел ничего интересней собственной подошвы.

      А удивляться, конечно, было чему, из ступни торчало не менее десятка чёрных ежиных игл, а сколько обломано! Ещё удар волны и теперь уже правой ногой Толик отталкивается от ежей…

      Под водой не слышно, но я догадываюсь, что он на самых высоких нотах выпевает гласные буквы, сам не раз так пел. Улавливаю момент поспокойней, подплываю к Толе – он как раз добрался до буквы «у» и выпевает её, а глаза, побелевшие от боли, ищут место, где бы выбраться на берег. Сейчас он начнёт произносить разные слова… пора.

      Всё это происходит очень быстро. Чуков, нырявший в стороне,