Дело о двойниках. Николай Иванович Липницкий

у них на глазах.

      – Делай, как знаешь, – поджала губы Клавдия Степановна.

      – Насколько я слышал, тут вынесли всё, – обвёл я рукой пространство вокруг себя.

      – Да, – согласно кивнула Ольга.

      – Но, комната обставлена мебелью. И, довольно недешёвой, как я погляжу.

      – Не могу же я оставить маму в голых стенах! Временно мы перевезли сюда мебель из нашего флигеля.

      – Временно?

      – Да. Пока не подберём другую, на мамин вкус.

      – Такой мебели уже не делают, – опять проскрипела с дивана Клавдия Степановна.

      – Чаю? – предложила заказчица. – Я по пути сюда забежала в кондитерскую и купила замечательные пирожные.

      – С удовольствием, – согласился Чингиз и тут же осёкся, заметив мой взгляд.

      Чин всегда был сладкоежкой и, порой, мне казалось, что за какой-нибудь, особо вкусный, тортик он мог бы выдать военную тайну. Если бы, конечно, её знал.

      – Ты посиди, попей, – смилостивился я. – Пойду, пока, побеседую с теми бабушками, что на скамейке сидят.

      – Что могут рассказать эти тупые курицы? – оживилась старушка. – Они ничего, кроме сплетен, не знают.

      – Ну, хоть, сплетни послушаю, – я изобразил головой полупоклон и выскользнул из комнаты.

      Бабушки, всё так же, сидели на лавочке, неспешно беседуя. Такое впечатление, что кто-то нажал на «Стоп», когда мы вошли в подъезд и снова на «Плэй», стоило только мне выйти. Даже собака позы не поменяла и так же тупо глядела в одну точку.

      – Здравствуйте, девушки! – подошёл я к ним и присел с краю. – Что это, такие красавицы и одни? Куда только мужики смотрят?

      – Ох! – захихикала та, что держала поводок. – Мы уже и забыли, когда на нас мужики смотрели.

      – А ты, милок, чей же будешь? – бдительно поинтересовалась другая.

      – Я Ольгин знакомый.

      – Кавалер, что ли? Так, она замужем.

      – Нет. Просто знакомый.

      – А что хотел-то? – поинтересовалась бабушка с поводком.

      – Да, вот, историю она мне интересную рассказала. Про то, что её маму обворовали.

      – Клавку-то? Не верь. Сама она всё и вывезла.

      – Не может быть!

      – Может. Ещё как может! Я своими глазами видела. Вот, как тебя. Сама вывезла, а Клавке набрехала, что это не она была. Ну, надо же! Родную мать обворовать! Всю жизнь такой воспитанной, вежливой прикидывалась, а тут такое.

      – Какое?

      – Она, тогда, себя во всей красе показала. А, сейчас, опять, вся такая тиха, вежливая.

      – А тогда какая она была?

      – Грубая, – покачала головой бдительная. – Очень грубая была и резкая. Ты бы слышал, как она с грузчиками разговаривала. Через слово мат. Они её, кажется, боялись, даже. И курила. Весь подъезд задымила своими вонючими сигаретами.

      – Вонючими?

      – Да, вонючими. У меня дед, царствие ему небесное, «Приму» курил. Так её сигареты, почти, так же воняли.

      – И взгляд, – добавила та, что с поводком. – У неё взгляд был колючий такой. Смотрела сквозь нас, словно