Цельсиус. Андрей Гуртовенко

с обильной лепниной на фасаде. Свеженадстроенный в порыве алчности мансардный этаж. Плюс узнаваемые последствия недавнего капитального ремонта. Ничего интересного.

      Мама опоздала всего на пятнадцать минут. На ее языке это означало: мне действительно очень нужно тебя увидеть. Мы поздоровались. Обозначили бесконтактный поцелуй в щеку. Я почувствовала какой-то новый аромат. Наверняка что-то приобретаемое исключительно в Италии, в небольших магазинах hand-made косметики. Она расстегнула пуговицу на жакете, сняла с шеи платок. Протянувшийся за ней от самого входа шлейф респектабельности и потенциально больших чаевых привел персонал ресторана в беспокойное движение. Мама взяла протянутое ей меню, даже не взглянув на обладательницу услужливой руки.

      – Ты выглядишь уставшей, – проговорила мама.

      Она рассматривала меня в упор, внимательно и не скрываясь. Даже слегка склонила голову набок. Я вдруг увидела в женщине напротив одно из своих характерных движений. Было ощущение, что сидишь перед зеркалом. Которое помимо собственно отражения переносит тебя на двадцать восемь лет вперед. Хотя, конечно, не на двадцать восемь – меньше, значительно меньше. Мне даже не представить, сколько мама тратила на центры эстетической медицины. Но, как и многое другое, эти деньги она вкладывала с умом, ничего не скажешь.

      – Так все и упорствуешь? – спросила мама: первым впечатлением она, очевидно, осталась довольна.

      – В чем именно?

      – Межбровье. У тебя там уже вызревают две морщинки.

      – Там ничего нет, мам.

      – И носогубки тоже. На грани. Ты делаешь что-нибудь с лицом?

      – Ну как и все, наверное…

      – Что все? Ты – не все. У тебя норвежские корни. Мои норвежские корни. Поэтому смотри в зеркало каждый день по нескольку раз. И повторяй: я – не все. Что ты делаешь с лицом?

      Я вздохнула.

      – Маски, увлажнение, скраб, ручная чистка…

      – В салоне?

      – И в салоне. И сама.

      – Нет, – мама поджала идеальной формы губы, – я тебе уже много раз говорила. Этого недостаточно. Спохватишься, но будет уже поздно.

      – Почему поздно-то, мам? Еще ведь ничего даже не видно.

      – Так и хорошо, что не видно. Я за профилактику, я всегда это говорила. У меня есть свой врач, очень хороший. Это я тоже тебе говорила. И потом. Я же не филлеры тебе предлагаю. И не нити. Так… Ботокс в межбровье. И гиалуронку по контуру лица. Не о чем даже говорить.

      – Мам, мне двадцать восемь лет.

      – Ну и что? Я начала в тридцать три. И знаешь, о чем единственном я жалею?

      – О чем? – я старательно контролировала голос, должна же вводная часть когда-нибудь закончиться.

      – Единственное, о чем я жалею, – что не начала раньше, – мама торжественно замолчала, давая мне насладиться моментом.

      Но тут к нашему столу подошла официантка и все испортила. Посмела поинтересоваться, готовы ли мы сделать заказ.

      – Ты знаешь, – громко сказала мама, обращаясь