Портрет мертвой натурщицы. Дарья Дезомбре

не взято – ну, там, положим, и брать-то нечего! Районы все на окраинах, жизнь у девок, прямо скажем, не гламурная. На теле – никаких повреждений, но у всех – одинаковая странгуляционная борозда, и вот еще… – Андрей вдруг запнулся и сделал вид, что подавился.

      «Болван! – выговаривал он себе, театрально кашляя. Отвернулся, встал и налил воды из-под крана. Не поворачиваясь к Маше, стал пить крупными глотками, пытаясь выиграть время. – Нет, каков идиот! Только пришел, и сразу с места в карьер – про удушение! Ей только этого сейчас не хватало! Права была Наталья! Нечего мне приезжать, если я ни о чем, кроме как об убийствах, говорить не способен!» Андрей осторожно поднял на Машу глаза и обомлел: она смотрела на него впервые за последний месяц с искренним интересом.

      И еще – он заглянул к ней в тарелку – от огромной порции не осталось и следа.

      Маша

      Маша терпеливо дождалась, когда он откашляется, выпьет воды и усядется, наконец, на место:

      – И? Что еще?

      – Рисунок, – хриплым голосом сказал Андрей. – Внизу надпись по-английски: Айнгрес. Или Айнгрис. У меня с английским не очень.

      – У тебя, конечно, при себе копии нет, – сказала она строго и удивилась, чего это он сидит такой довольный?

      – А вот и есть, – растянул рот до ушей Андрей. – Оригинал. Еще не довез до Петровки. Только в конверт для вещдоков упаковал. Но по предварительным данным – отпечатков пальцев на рисунке нет. Если и были, то давние – больше месяца, и уже высохли.

      И не дожидаясь ее просьбы, сходил в коридор, где лежал портфель. Принес прозрачную папочку, в которую положил рисунок. Маша взяла ее аккуратно за края, внимательно осмотрела. Андрей терпеливо ждал, приканчивая мясо. Собрал тарелки, сложил в раковину.

      – Чай будешь? – спросил он, по-хозяйски открывая шкафы в поисках заварки и сладкого. Маша кивнула, не отрывая пристального взгляда от рисунка:

      – Мама купила зефир в шоколаде. Поищи на верхней полке. Слева.

      Андрей хмыкнул, достал коробку.

      – Это эскиз, – сказала она наконец, когда он уже поставил перед ней чашку с чаем. – Видишь, он изучал положение руки, прикидывал, как лучше.

      – Этот самый Айнгрес?

      Маша усмехнулась:

      – Энгр. Художника зовут Энгр.

      – Мадам читает по-французски? – усмехнулся в ответ Андрей. – Как много я о тебе еще не знаю…

      – Мадемуазель, – огрызнулась Маша. – И да, читаю чуть-чуть. В университете учили. Французский – язык международного права. Кроме того, – предупредила она уже готовящуюся сорваться с языка Андрея колкость, – Энгр – очень известный художник.

      Он молчал, но лицо его было выразительнее слов.

      – Родоначальник французского классицизма, – сжалилась она. – Точнее, неоклассицизма, – поправилась, нахмурившись.

      – Ха, ну это, конечно, все меняет, мадемуазель!

      Маша оторвалась от рисунка, подняла на Андрея глаза: по лицу скользнула улыбка. Он внезапно обнял ее и поцеловал быстро и крепко