Сады диссидентов. Джонатан Литэм

Достаточно и того, что он сам не уверен в достоинствах этого гимна Гогана. Но если он не сумеет пропихнуть его дальше прислужницы Ши – это будет роковая неудача.

      – Сейчас такое исполнение считается очень даже приличным, это же глас народа. Уж поверьте мне.

      Ленни понятия не имел, какую сомнительную вонь источает его пропитанная потом куртка: сам-то он этой вони не ощущал, потому что всегда был ею окутан. Зато ему щекотал нос сладковатый аромат, исходивший от Дории, а к этому аромату примешивался какой-то уютно-затхловатый запашок – не то от ее юбки, не то от здешней мебели. Когда же он в последний раз чувствовал запах женщины? Ему еще и тридцати-то нет, а он уже оплакивает свою загубленную жизнь.

      Ши вышел из боковых дверей своего кабинета и стоял теперь, глядя на Ленни и секретаршу, чуть ли не прижавшихся друг к другу около магнитофона. Стоило такому рослому мужчине кашлянуть в кулак – и те двое подскочили на месте. Этот крепкий, радушный ирландец был человеком мэра и звеном, соединявшим Ленни с Мозесом и Рики. Скорее всего, Делия или Фелисия опускалась на ковер и отсасывала ему дважды в день – перед обедом и после. На тот же самый ковер, видимо, полагалось опуститься и самому Ленни – вместо того чтобы заигрывать тут с секретаршей. Уже не в первый раз Ленни Ангруш спотыкался об остатки собственной невинности: он явно недооценивал всесилие коррупции. И сознавать это было неутешительно – ведь он по-прежнему находился в мире прагматизма и торговых ценников, в мире, еще не переустроенном революцией.

      А песня – значит, Ши ее подслушал?

      – Мистер Ангруш, добро пожаловать. Может, зайдете ко мне в кабинет?

      Ленни протянул ему руку, и ладони Ши проглотили ее, как створки гигантского моллюска. Неудивительно, что этому человеку доверили возрождение бейсбола для осиротевших без “Доджерс” болельщиков: у него же руки обросли мясом, как спортивными перчатками. Уильям Ши вполне мог бы смотреться на месте Лу Герига, когда тот снимал кепку и утихомиривал миллионы зрителей своим жестом, выражавшим внутреннее спокойствие: именно так, едва заметным движением подбородка, он водворил сейчас порядок в секретарской комнате. Ленни, вцепившись в портфель, вразвалку прошел за ним в кабинет. Так вот где прятался кондиционер! Порывы канадского ветра долетели до великих озер Ленни – до его подмышек, груди и живота. Он обернулся и увидел, как девушка вынимает из магнитофона его кассету, кладет ее обратно в футляр, захлопывает крышку магнитофона. Вся ее поза выражала нелепо-изысканное послушание. А потом Ши закрыл дверь, лишив Ленни вида на сцену, в которую он ненадолго привнес и музыку, и вожделение: придушить все эти фантазии оказалось легче легкого. Сквозь жалюзи за спиной у Ши пробивался свет, очерчивая его силуэт и делая его похожим на полицейского, ведущего допрос.

      Здесь, в этом саркофаге благопристойности, какой являл собой кабинет Ши, с развешанными по стенам фотографиями, где он пожимает руки различным особам, и всякими аттестатами да сертификатами с золотыми печатями, – Ленни полностью пересмотрел свои прежние догадки: нет, Ши никогда не стал бы заниматься сексом с секретаршей. Билл Ши представлял собой совершенно иной вид властного