Я научилась просто, мудро жить. Анна Ахматова

горько волную

      Твой пронизанный солнцем покой.

      Пусть не ты над моими устами

      Наклонялся, моля о любви,

      Пусть не ты золотыми стихами

      Обессмертил томленья мои —

      Я над будущим тайно колдую,

      Если вечер совсем голубой,

      И предчувствую встречу вторую,

      Неизбежную встречу с тобой.

1913* * *

      Как страшно изменилось тело,

      Как рот измученный поблек!

      Я смерти не такой хотела,

      Не этот назначала срок.

      Казалось мне, что туча с тучей

      Сшибется где-то в вышине

      И молнии огонь летучий,

      И голос радости могучей,

      Как Ангелы, слетят ко мне.

1913* * *

      На шее мелких четок ряд,

      В широкой муфте руки прячу,

      Глаза рассеянно глядят

      И больше никогда не плачут.

      И кажется лицо бледней

      От лиловеющего шелка,

      Почти доходит до бровей

      Моя незавитая челка.

      И не похожа на полет

      Походка медленная эта,

      Как будто под ногами плот,

      А не квадратики паркета.

      А бледный рот слегка разжат,

      Неровно трудное дыханье,

      И на груди моей дрожат

      Цветы небывшего свиданья.

1913

      Когда вышли ахматовские «Четки», собравшие под своей обложкой стихи 1912—1914 гг., читатели, а особенно читательницы, стали гадать, кто же тот счастливец, к кому обращены любовные послания дамы в лиловеющих шелках. Тем, кто задавал этот вопрос лично ей, Анна Андреевна отвечала: многим! И, по всей вероятности, не лукавила. У нее в те годы дйствительно было много увлечений, да и в нее многие влюблялись: художник Сергей Судейкин, поэт и критик Николай Недоброво, граф Зубов. Нет, нет, она вовсе не считала, как некоторые поэты Серебряного века, что и жизнь, и слезы, и любовь – всего лишь средство для ярко-певучих стихов. Однако уже догадалась: чем больше она, на опыте своего сердца, узнает о том, что происходит между мужчиной и женщиной, когда они любят друг друга, тем лучше становятся ее стихи. Эту тайну («разгадку жизни моей») Анна никому не открывала, но Николай Недоброво, друг и возлюбленный, поэт и критик, загадку разгадал. В 1915-м он подарил Ахматовой такие стихи:

      Как ты звучишь в ответ на все сердца,

      Ты душами, раскрывши губы, дышишь,

      Ты, в приближенье каждого лица,

      В своей крови свирелье пенье слышишь!

      Вспоминая юную Ахматову, Георгий Адамович писал:

      «Позднее в ее наружности отчетливее обозначился оттенок трагический: Рашель в „Федре“, как в известном восьмистишии сказал Осип Мандельштам после одного из чтений в „Бродячей Собаке“, когда она, стоя на эстраде, со своей „ложноклассической“, „спадавшей с плеч“ шалью, казалось, облагораживала и возвышала все, что было вокруг. Но первое мое впечатление было иное. Анна Андреевна почти непрерывно улыбалась, усмехалась, весело и лукаво перешептывалась с Михаилом Леонидовичем Лозинским, который, по-видимому, наставительно уговаривал ее держаться серьезнее, как подобает известной поэтессе, и внимательнее слушать стихи. На минуту-другую она умолкала, а потом снова принималась шутить и что-то нашептывать.