Война и мир в отдельно взятой школе. Сергей Лукьяненко

Нет, на идиотов не похожи…

      Лубоцкий щелкал эспандерами.

      – Что делаем? Да как сказать… Страдаем. Да. У Андрюшеньки бабушка… да-да, та самая – с носками! – Дейнен подмигнула Лубоцкому. – Это точно, одной ногой в Валгалле, но еще ого-го! Короче, кое-как держится. Хочет помереть в своей постели, а ее постель в доме нумер три Калачёвского проезда. Что значит – «ну и что?» Ты совсем старость не уважаешь?!

      Дейнен попыталась сделать строгий голос, получилось что-то вроде болгарки, кошка в соседнем доме убралась с окна.

      – Нет, крысу тебе не Петька подкинул, – продолжала беседу Дейнен. – Крыса – это вроде как…

      Дейнен замолчала, слушая.

      – Сама коряга, – сказала Дейнен через минуту и отключилась.

      У Лубоцкого не было бабушки, тем более с носками.

      – Ответный удар? – спросил Лубоцкий.

      – То есть? – не поняла Дейнен.

      – Сделала вид, что позвонила, а сама не звонила.

      Дейнен зевнула. Лубоцкий закрыл эспандеры.

      – Это Шерга! Сделала вид, что ее топят, а сама ничуть не тонула!

      – Ты думаешь?

      Лубоцкий открыл эспандеры и закинул их в тазик с магнезией.

      – Молодежный театр имени неистового Тыбурция, – пояснила Дейнен. – Она сама себя высекла, у них это повсеместно.

      – Зачем ей это? – не понял Лубоцкий.

      – Какой именно ей? А может, их две? – Дейнен выразительно постучала пальцем по виску.

      – Одна хочет снести Калачёвку, а другая хочет сама себе помешать. Ну вроде как у нее ментальное раздвоение. Залечили в Швейцарии. И теперь она как бы сама себя каждый день высекает на подмостках.

      – Не. – Лубоцкий покачал головой. – Раздвоение – это было. У всех раздвоение…

      Лубоцкий посчитал по пальцам, некоторое время смотрел на них задумчиво.

      – Со счета сбился… Короче, штук двадцать с раздвоением. Джекилл и Хайд, Тайлер Дёрден…

      Дейнен почесала голову карандашом.

      – Ну, не знаю, – сказала она. – Если не Чичиков и не раздвоение, то что?

      – Заговор тамплиеров…

      Дейнен хихикнула.

      – Заговор лилипутов, – передразнила она. – Знаешь, заговоров тамплиеров в сорок раз больше, чем раздвоений. В сердце каждого графомана бешено стучит маятник Фуко.

      Дейнен понравилось, она немедленно внесла фразу в блокнот и отделила ее от прочих записей зубчатым заборчиком.

      – А вообще, воблер и кость, – сказала она. – Так я все и назову: «Воблер и кость». Произведение литературы. Книгу! Роман!

      Дейнен потрясла блокнотом и пририсовала Коньку-горбунку на обложке букву З.

      Лубоцкий снял с полки жестяную банку, вытряс из нее белковые батончики, предложил Дейнен со вкусом клюквы, себе взял со вкусом черники. Стали жевать.

      – А почему тебе пирамида не нравится? – спросила Дейнен, доев батончик. – Пирамида – это красиво и неслучайно.

      – По-моему, скучно, – возразил Лубоцкий, тоже доев батончик. – Пирамиды вышли из моды семнадцать бестселлеров назад, придумай чего-нибудь, ты же литератор.

      – Хорошо, –