У грани привычного. Владимир Петреев

перед ним журналов. Его намокшая от повалившего накануне снега куртка па́рила, будучи развешана на батарее отопления.

      – Викторыч, ты, часом, не видал дневного мастера из штольни сегодня вечером?

      – Спрашивали уже, – не отрываясь от писанины, проговорил Дима. – Никого не видел.

      – А может такое быть, чтобы они у тебя на щите загасились?

      – Не было их там. И сам смотрел, и звонил, спрашивал недавно.

      Закончив запись, он поднял голову и стал переводить глаза то на одного, то на другого из своих нежданных гостей. Почти сразу озабоченность Витька и нервозность диспетчера передались и ему. Взгляд задержался на непривычно серьезном лице Витька.

      – Ну, хотите – сами проверьте, – видимо засомневавшись, добавил он.

      Они вместе проверили все еще раз. Палыч, лихорадочно светя фонариком во все стороны, обошел всю припортальную площадку и даже, проехав на самосвале, проверил, нет ли пропавших на отвале. Витёк же с Димой отправились под землю. Мастер пошел по тоннелю, проходчик – по штольне. Встречаясь на каждой из трех вскрытых сбоек, они полностью исключали возможность разминуться с кем бы то ни было.

      – Вить, я, как машину обойду, на портал вернусь и буду тебя там ждать. А ты не забудь на Западном портале все бытовки проверить, – напутствовал Витька мастер, перед тем как разойтись на последнем месте соединения тоннеля и штольни. – Мало ли, может, они там заседают.

      Витёк кивнул и, привычным движением поправив каску, двинулся дальше по штольне. По пути, безрезультатно расспросив работавших в сбойке на сорок четвертом пикете проходчиков, он едва не распластался, споткнувшись о брошенный прямо на проходе каким-то, мягко говоря, нехорошим человеком ржавый огнетушитель. Последовавший за этим поток отборного мата, призывавший на голову этого негодяя все мыслимые, да и немыслимые тоже, напасти, вывел Витька из состояния мрачной задумчивости, нараставшей внутри него с самого обеда. Теперь уже явственно ощущалось предчувствие обреченности, достигшее апогея, когда, наконец добравшись до своей сбойки, он ожидаемо не обнаружил в ней никого из разыскиваемых. Расспросы налегавших на лопаты и заиндевевшие перфораторы проходчиков тоже не добавили ясности. «Пришли. Забой обурен, порода убрана, и никого нет», – пытаясь перекрыть шум, прокричал звеньевой, практически полностью повторив слова ночного мастера. Были, правда, еще и наверняка риторические сетования на несправедливость судьбы, заставившей их не только выполнять свою норму, но и доделывать оставшуюся от дневной смены работу. Этот плач Ярославны привычный к вечным неурядицам между разными сменами и вахтами Витёк практически не слушал и при первой же возможности отправился дальше.

      Работавшие люди, повстречавшиеся на его последующем пути, тоже ничего не знали. Так одолеваемый туманными опасениями да по причине позднего времени невольно накатывавшей зевотой Витёк, с трудом отворив свистевшую мощным сквозняком воротину, очутился на Западном портале. На тесной по сравнению с восточной припортальной площадке было безлюдно. Мутной полосой