Это ты, Лиля. Ольга Александровна Коренева

я, Мурка! Теперь я понимаю, как ты мучилась, когда я тебе, беременной, под хвостом скипидаром намазала! А-а-а! Как ты металась и кричала! А-а-а! Мурка, прости меня!

      Тут у Вики начались схватки, боль стала невыносимая, и она дико заорала. Шестнадцать часов мучений, и вот, наконец, всё закончилось. Она прокляла этот день, и поняла, что больше никогда, никогда, никогда!!!

      – Ну надо же, какой светленький ребёночек родился! – ахнула акушерка. – Все обычно синюшные и сморщенные, а эта розовая, да гладкая такая! И голосистая, во как!

      – Хороша девица! – пожилой врач взял младенца и унёс. А Викторию на каталке перевезли в палату.

      Когда всем молодым мамам принесли кормить их чад, женщины залюбовались Викиной малышкой:

      – Какая хорошенькая, крупная, и пушок на голове светлый. У наших тёмные головки, а эта такая светленькая, ну прям лилия.

      – Вик, а ты так и назови её. Лилия.

      – Так и назову, – сказала измученная Вика.

      Она дала себе клятву больше никогда, ни за что на свете! Нет, не будет больше рожать, отрожалась! А через два года снова попала в роддом. На сей раз появился мальчик, мелкий, синюшный, слабенький. Лёнечка. Вика сразу полюбила его, такого махонького и мокрого, словно котёночек.

      Но сначала была Лиля. Альберт забрал жену и дочь домой. Целые полгода Вика приходила в себя. За ней ухаживала мама, приехавшая из Калинина (теперь это Тверь). А когда Виктория набралась сил, Альберт созвал всех общих друзей – поэтов и писателей. И устроил грандиозный праздник в честь рождения дочери. Виктория кружилась по комнате с туго спелёнутым младенцем в руках. Лиля таращила светлые глазёнки и молчала. Она была напугана. Гости пили шампанское, ели бутерброды, и пророчили:

      – Сей младенец будет великим писателем! – вещал эпатажный прозаик с пышной шевелюрой.

      – Ну уж нет, эта девочка будет великим поэтом! – возражал молодой, но уже известный поэт, худощавый и высоченный, прямо Гулливер какой-то.

      А Викина мама – Любовь Семёновна – тем временем сервировала стол. Она много вкусностей наготовила, и напекла пирогов. У неё были две дочери: старшая Виктория, и младшая Надежда, незамужняя, скромная преподавательница в Калининской музыкальной школе. Она приехала позже, после работы. Прямо с электрички, отстояв в очереди за хорошим тортом в Елисеевском магазине, она поспешила на этот праздник.

      А потом Вика отправила малышку вместе с мамой в Калинин. Ведь Лиля то и дело орала, мешала работать, спать, жить с мужем. Материнский инстинкт у молодой мамы ещё не проснулся. Она-то думала, что будет как в кино, ребёнок-куклёнок, поиграла с ним, покормила, и он уснул. Спит и не беспокоит. А у маленькой Лили всё сильно болело – и живот, и туго спелёнутое, перетянутое тельце, трудно было дышать, чесался нос, глаза, вся кожа, а руки ведь затянуты пелёнкой, не шевельнуться никак! Жутко, мучительно, страшно! И она орала что есть мочи, чтобы её развернули, освободили бы, наконец! Но никто не понимал её страданий. Потом она привыкла и впала в сонливое безразличие. Её кормили, мыли, пихали в рот соску, и она засыпала. Шло время. И вдруг однажды она оказалась свободной, без тугих тряпок, в распашонке и ползунках. Она села в кроватке, осмотрелась. В комнате пусто. На стене большой ковер. Плотный, коричневый, с каким-то непонятным узором. Ей стало страшно. В ковровом этом рисунке чудились странные, пугающие существа! Она дико заорала. Тут дверь распахнулась, и в комнату вошла тётя Надя.

      – Ну что ты кричишь? – ласково спросила она. – А, сосу потеряла. Да вот же она, в кроватке, тут. Сама взять можешь. – Она подняла соску и сунула её в ротик малышке. Лиля обрадовалась тёте, хотела с ней побыть, она так сильно любила её! Но та быстро вышла. У неё были свои дела. На другой стене, напротив кроватки, висела какая-то жёлтая штуковина с дыркой. Лиля принялась её рассматривать. Она не знала, что это гитара. Чихнула. И соска улетела в эту штуку, прямо в дырку. Лиля опять заорала.Но взрослым уже надоело реагировать на её вопли. Зато существо в ковре как-то странно ухмыльнулось.

      Птицы хотели услышать небо, тёплый ветер шептался с травами. Лиля чувствовала это, она, голенькая, сидела в дачной траве и глядела на птиц. Мама с папой лежали в гамаках. Бабушка и тётя Надя копошились на грядках. Солнце так приятно и горячо ласкало тело! Но тут её кто-то больно укусил, и ещё раз, и ещё! Она заплакала.

      А ночью так сильно всё болело и жгло! Кожа стала красная, как огонь, и в волдырях.

      – Обгорела, – сказала бабушка, – и комары накусали.

      Она намазала Лилю кефиром. Но поднялась температура, и было очень больно. Лиля всю ночь промучилась, уснула утром. И проспала до вечера. Через несколько дней всё зажило, только обожжённая кожа лохмотьями слезала, ну, это не беда, как сказала бабушка, всё пройдёт. И правда, прошло. Только теперь Лилю сажали в тень, и надевали платьице. Ей это не нравилось, было жарко. Но она терпела. Зато вокруг было так интересно: вот муравейка ползёт по травинке, а вон и ещё один, ой, да их тут куча! А вот божья коровка! Ой, какая большая – толстая – мохнатая гусеница! Страшная и красивая! Лиля потрогала её пальчиком. Гусеница тут же свернулась колечком, таким круглым и мохнатеньким!