Просто Маса. Борис Акунин

на корточки, схватил пятерней за косичку.

      – Где мой «Золотой Коку»? Куда ты его спрятал? Зарыл тут где-нибудь?

      – Вам наверняка рассказали, что всю поклажу я доставил сюда сам. Разве я поднял бы целый коку? – спокойно молвил Тацумаса.

      – Так где же золото?

      Можно было, конечно, сказать, что оно утоплено в заливе, но Сарухэй не поверил бы, да и не хотелось омрачать последние минуты ложью.

      – Оно к вам не вернется. Шайке «Обезьянья рука» конец, – с тихой улыбкой сказал мастер.

      Налитые кровью глаза Сарухэя сузились.

      – Связать. Расшевелить угли, чтоб жарче горели, – отрывисто скомандовал атаман.

      Мастеру скрутили руки за спиной, стянули веревкой щиколотки. Полупогасший очаг, перед которым он сидел, заалел, заплевался искрами.

      – Думаешь, я буду жечь огнем тебя? – усмехнулся Сарухэй. – Нет. Я знаю, болью от тебя ничего не добьешься. Но говорят, ты очень любишь жену… Держите ее крепче!

      Двое бандитов схватили О-Судзу, обнажили ее по пояс, содрав верхнее и нижнее кимоно. Тацумасу много лет не видел жену голой. Защемило сердце. Как пожухло ее тело! Но такою, с опустившейся грудью и морщинистым животом, он любил О-Судзу еще больше, чем прежде. За ее спиной розовел утренний туман.

      – Скажи где золото, и я ее отпущу, – пообещал Сарухэй. – Тебя – нет, врать не стану. Но жену и сына пощажу. Слово Тадаки. И тебя убью достойно, ударом меча. Голову потом с почетом омою, оберну в шелковый платок. Ты достойный противник.

      Моя голова ему нужна, чтобы потом всем показывать: я-де победил, а благородный вор проиграл, подумал Тацумаса, но ничего говорить не стал.

      – Упрямишься? Сначала я буду жечь твою жену. Потом зажарю сына. А сам ты умрешь позорной и смешной смертью. Видишь, моя Хання в красном и с рогами? Она сегодня [61]. Ты примешь смерть не от меня, а от обезьяньей лапки.

      Сарухэй подтащил к себе мартышку, сунул ей свой кинжал.

      – Покажи, как я тебя учил. Хання, бей!

      Ощерив мелкие зубы, обезьянка испуганно замахала перед собой клинком.

      – Быстро она тебя не убьет, но рано или поздно докромсает. И ты войдешь в историю под прозвищем «Убитый макакой Тацумаса». – Рот злодея кривился в ухмылке, но глаза смотрели тревожно. Голос чуть дрогнул. – Послушай, твоя жизнь кончена. Какая тебе разница, достанется мне «Золотой Коку» или нет?

      – Какая мне разница, под каким прозвищем я войду в историю? – тем же тоном ответил мастер.

      Он думал: не в том дело, как тебя запомнят. Главное, как ты уходишь – победителем или побежденным. Побежденный – тот, кто сдался. Победитель – всякий, кто побежденным себя не признал. Даже если убит.

      – Начинайте, – махнул своим подручным Сарухэй.

      Они швырнули О-Судзу на колени, ткнули головой в угли. Жена не закричала, но хрипа сдержать не смогла. Запахло обожженной плотью, палеными волосами.

      Тацумаса вытянул связанные ноги вперед и сунул их в очаг, чтобы разделить боль с женой. Это помогло.

      – Пока хватит.

      Госпожу

61

Демон смерти Синигами

Страшные демоны смерти существуют во многих культурах, но японский Синигами примечателен тем, что нападает не снаружи, а изнутри. Он не убивает – он вселяется в душу и заставляет свою жертву совершить самоубийство.

На картинке видно: чахлый Синигами не зарежет и не задушит горожанина (это не самурай, того долго уговаривать на харакири не пришлось бы). Нет, демон горожанина заколдует.