Фотий. Повесть. Леонид Михайлович Улановский

взглядом. Фотий нетерпеливо переступал с ноги на ногу, пытаясь понять, насколько понравилось написанное им прошлой ночью. В том, что понравится, Фотий не сомневался. Вопрос может быть только в том, насколько. А там, глядишь, и добавка к жалованью…

      – Что позволяете себе, сударь?!

      Резкий окрик Очкина оборвал грёзы.

      – Чтобы статья о Филде, Джоне Филде, была готова к утру. И впредь не извольте так шутить.

      Он швырнул листы в Фотия.

      В коридоре Фотий прочёл первый попавшийся.

      «Маточка, Варенька, голубчик мой, бесценная моя! Вас увозят, вы едете! Да лучше бы сердце они из груди моей вырвали, чем вас у меня!..»

      – Г-споди! Что это?! – с ужасом прошептал Фотий.

      «…Как же вы это! Вот вы плачете, и вы едете?! Я от вас письмецо сейчас получил, всё слезами закапанное. Стало быть, вам не хочется ехать, стало быть, вас насильно увозят, стало быть, вы меня любите!»

      – С ума тронуться! Кажется, это последний лист… Так. Ага!

      «Ведь вот я теперь и не знаю, что это я пишу, никак не знаю, ничего не знаю, и не перечитываю, и слогу не выправляю, а пишу только бы писать, только бы вам написать побольше… Голубчик мой, родная моя, маточка вы моя!»

      И тут в мозгу искоркой: «Писано мною два года тому».

      На ватных ногах Фотий вышел из редакции. Взгляд остановился на театральной тумбе у края тротуара. Он шагнул поближе и прочитал написанное на афише.

      Зал Дворянского собрания

      Композитор и пианист

      Фёдор Достоевский

      Фортепианный вечер

      В программе – авторское исполнение

      собственных произведений композитора…

      Дальше Фотий читать не стал. Он прислонился к тумбе и попытался прийти в себя. Очкин, статья, композитор Достоевский… И туман в воздухе какой-то зловонный.

      «Выпить бы водки сейчас шкалик. И сразу ум покрепчает».

      И уже радостней смотрел Фотий на прохожих и, хоть не любил распивочных, лихо направился к ближайшей.

      …В помещении дурно пахло чем-то кислым. Было душно. Фотий сел в тёмный угол, спросил шкалик и чёрные сухари. С жадностью выпил, втянул запах сухаря, откусил кусочек и почувствовал, что полегчало. Ему вдруг захотелось поговорить. Взгляд нащупал какого-то странного человечка. Он сидел чуть поодаль и пристально наблюдал за Фотием. Заметив, что на него смотрят, взял свой полуштоф, стопку и приблизился к столу Фотия.

      Лицо у него такое маленькое, височки всклокочены, вместо хохолка торчала вверх только одна тоненькая прядка волосиков. «Скопческое в нём есть что-то», – с отвращением подумал Фотий. Тем не менее, дружелюбно повёл рукой на просительный взгляд присесть.

      – Не стесню?

      И как-то дерзко на Фотия посмотрел, надменно так. А левый, чуть прищуренный глазик его мигал и усмехался. Это почему-то надолго запомнилось Фотию.

      Подошедший присел на лавку и произнёс строго:

      – Обоим нам, умным людям, переговорить есть чего.

      Фотий дёрнулся:

      – Я вас не знаю…

      – Это