Альтераты. Соль. Евгения Кретова

ожидала тебя здесь увидеть.

      Мужчина оглядел её с ног до головы, зацепившись взглядом за дреды, рассыпанные змеями по плечам, презрительно скривился:

      – Признаться, я был ещё больше удивлён. Не каждый отец готов увидеть свою дочь в качестве певички в кабаке.

      – Да, не повезло тебе, – вздохнула девушка, усаживаясь на свободное кресло напротив. – Сам-то что по кабакам шляешься?

      Отец сверкнул глазами:

      – Анна! – его голос сорвался на возмущенный крик, заставив оглянуться парочку за соседним столиком. Отец взял себя в руки, прошипел: – Не смей говорить со мной в таком тоне!

      Девушка равнодушно пожала плечами, пододвинула к себе бутылочку с питьевой водой, откупорила крышку и плеснула в ближайший стакан. Поднеся его к губам, остановилась, посмотрела выразительно на мужчину:

      – Можно? – и, не дожидаясь разрешения, выпила залпом. – Так зачем ты здесь?

      Она облокотилась на тёмную, искусственно состаренную столешницу, рубашка сползла с худого плеча, оголив женственный изгиб. Отец прищурился, не в силах оторвать взгляд от странного объекта сбоку на шее: тонколапый паук с жирным брюшком. Хищные хелицеры расставлены, коготки почти впились в тонкую беззащитную кожу, ходильные ножки агрессивно согнуты, капля света играет на гладкой поверхности чёрного экзоскелета. Мужчина помрачнел и нервно сглотнул:

      – Что это?

      Девушка спрятала улыбку, автоматически поправила ворот рубашки:

      – Три дэ тату. Черная вдова. Прикольно, да? – Она, кажется, начинала успокаиваться.

      Отец прикрыл глаза, вздохнул.

      – Как давно ты занимаешься этим непотребством?

      Девушка изогнула бровь:

      – Что именно ты называешь модным словом «непотребство»? Татушку, дреды или экстрим-вокал?

      Отец дёрнул плечом, словно затвором автомата:

      – Ты прекрасно понимаешь, о чём я, не строй из себя идиотку! – парочка за соседним столиком опять оглянулась. – Как давно ты поешь в кабаках?

      Девушка тяжело посмотрела, в глазах плескалось чернильно-чёрное небо.

      – Вообще тебе повезло, это был мой дебют в этой ипостаси, – прошептала девушка, руки крепче сжали прозрачные бока высокого стакана. – Но, судя по сегодняшнему успеху, на уик-энды нас точно будут приглашать.

      Она испытующе разглядывала отца. Отметила про себя, как тот постарел – худоба ему не шла, на губах вертелся злой комментарий о том, что молодая жена плохо кормит. Анна сдержалась. Напомнила себе, что обещала матери не обострять.

      Он перестал жить с ними, когда Анне было семь. Она до сих пор помнит тот вечер, когда проснулась от нависшего над ней тревожного ожидания чего-то страшного и непоправимого. В кухне горел свет. Она встала, прошлёпала босыми ногами по коридору. Тогда она в первый и единственный раз в своей жизни увидела, как ругаются родители. Остервенело. Бесшумно. И оттого ещё более страшно.

      Отец, хищно нависнув над мамой, что-то шептал ей, выплёвывая слова,