Прокати меня на сфинксе. Julianne Petras

страх перед привязанностью, которая может принести боль, если станет любовью, был сильнее, чем любовь к сексу. И неважно, что эта ночь должна отметися печатью легкомыслия, секс – это ещё не любовь. Да и, честно говоря, с сексом в её жизни частенько бывали проблемы, оставляющие в душе лишь горькое уныние, а с любовью и того хуже – всякая влюблённость у неё быстро проходила, сменяясь почти отвращением, словно она искала какой-то, одной ей известный, идеал, который жизнь, скорее всего, не предусмотрела создать. Хуже того, измены она и вовсе не переносила, обиженно считая в таких случаях, что её опять приравнивают к кому-то, относясь к ней как к предмету серийного выпуска, глубоко задевая её гипертрофированное самолюбие, снижая её глубокую веру в собственную уникальность.

      К тому жу, и что скорее всего, спустившись в рецепцию, герой-любовник поинтересуется, с кем же это он провёл безумную ночь, и тогда от его героизма уж точно не останется и следа.

      Однако, не смотря на высказанный пессимизм, с легким сердцем выбежала она из отеля, спустилась к набережной и, в который раз, вновь стала любоваться чудесной картиной: посыпанные снегом горы, выходящие из бирюзово-прозрачного озера, которая никогда не надоедала ей, так как изо дня в день менялась, иначе раскрашивалась, иначе освещалась, иначе влияла на настроение, каждое мгновение была по-иному прекрасной.

      «Картина неизвестного художника», – мысленно пошутила она.– «Елена Прекрасная, зачарованно любующаяся несказанными красотами родного края».

      Вдруг Ленка почувствовала легкое головокружение, бессильно опустилась на скамейку и ощутила, что душа опять выпархивает из тела. Это отделение, такое знакомое, каждый раз волновало и страшило ее. Откуда-то с пальцев ног начинало распространяться тепло, оно поднималось все выше и выше, пока не накрывало полностью всё её тело, по-особому щекоча позвоночник, и тогда она видела, как что-то светящееся и смутно формой ее напоминающее, медленно отделялось от макушки и возносилось вверх, наподобие монгольфьера, растворяясь где-то в заоблачной дали.

      Эта картина, виденная ею как бы со стороны, словно речь снова шла о горном пейзаже, а не о собственном, родном и близком, теле, восхищала и пугала. Пугала от того, что жизнь уходила куда-то на какое-то время, и было неизвестно, вернется ли она когда-нибудь снова в осиротевшее и испуганно замеревшее тело, или останется бродить по вечным и бесконечным мирам, которыми так богато поднебесье. Числа их она не знала, но никогда за все годы ещё не попадала дважды в одно и то же место, что, несомненно, делало эти путешествия более приятными, хотя бы с познавательной точкм зрения. Вот если бы не страх, это противное чувство всякий раз на старте… Инстинктивная готовность к худшему, хотя никогда ничего плохого с ней не случалось.

      Ленка знала, что в ее конструкции заложена, скорее всего, какая-то неполадка, генетический сбой, что так быть не должно, что природа никогда не додумалась бы