Эликсир жизни. Николай Векшин

это я осознавал постепенно, то есть сюрприз был не мгновенный, а порционный. Ей нравилось танцевать, крутить веселые грампластинки, кушать конфеты, ходить в кино про любовь и смотреть по телеку комедии. Была ленива, но всё время что-то делала. Парадокс: даже если женщина супер-ленива, натура у нее всё равно деятельная. Готовила Лида из рук вон плохо; все блюда были почти смертельные. Коронным обедом были подгоревшие сырники. К этому лакомству я постепенно привык.

      Труднее было привыкнуть к двум ее дядьям, братьям матери. Они заходили в гости регулярно, выкушивали водку, затем портвейн, дымили «Беломором», потом бежали в магазин за новой порцией счастья, после чего орали матерные частушки. Алкоголики – это такие люди… нет, это уже не люди. Они каждый раз зазывали меня в застолье и никак не могли взять в толк, почему не присоединяюсь. «Ему милее Лидку лапать, чем водку хавать», – хихикал младший, мелкий узкоглазый черноволосый мужичонка, похожий на японского китайчонка. «Ты, небось, не русский», – обижаясь на мой отказ, заявил как-то старший, смуглый грузный мужик цыганского вида. «Я русский, но пить не буду», – твердо отрезал я, хотя понимал, что мой нос с горбинкой самостоятельно намекает окружающим о не чисто русском происхождении владельца. «Правильно, пьянство – грех…», – сыронизировал младший, налил еще по стопке и добавил нравоучительно: «… для тех, кто не умеет пить». Старший запихнул в рот сразу два сырника, пожевал лениво и уточнил: «Пьяницами становятся не те, кто пьют, а те, кто не закусывают». На это я философски заметил: «Вам видней. Сколько бутылок, столько и мнений». «Чего?! Чего он такое щас квакнул?», – вытаращился старший, переводя мутный взгляд с меня на собутыльника. Алкоголик – заспиртованный мычащий обезьян. Пьянство будет существовать не до тех пор пока есть вино, а пока есть пьяницы.

      До и после ЗАГСа

      На 4-м курсе в зимние каникулы мы поехали с Лидой на неделю в Ленинград. Это он теперь Санкт-Петербург, а при Советской власти был Ленинград, в революцию – Петроград, а при царях – Петербург и Санкт-Петербург. Это такая наша давняя русская традиция: название поменять, устроив при этом шумную заваруху, потом отпраздновать годовщину победы перенаименования, повесив новые вывески, но всё в жизни оставить по-прежнему, затем переименовать снова и налепить новые вывески, устроив новую заваруху, еще раз отпраздновать и опять оставить всё как есть: в разрухе, грязи, разгильдяйстве и воровстве.

      Впрочем, я отвлекся. Мы с Лидой гуляли по набережным, ходили в Эрмитаж, Русский музей… А ночевали в Петергофе у моего приятеля Саши, знакомым мне еще со школьной Всесоюзной космической олимпиады. После победы в олимпиаде Саша поступил на физфак ЛГУ и занялся лазерной оптикой. Он был невысокий, худощавый, аккуратный и молчаливый.

      Как-то мы вчетвером – Саша с женой и я с Лидой – сидели вечером в общаге, ужинали и понемногу выпивали. Вдруг дверь отворилась и в комнату ввалился какой-то амбал. Огромный рыжеволосый детина с физиономией пьяницы на бычьей шее. Его мощное тело облегала красная