Маг в законе. Том 2. Генри Лайон Олди

поставил графин обратно.

      Капля наливки в хрустале подумала-подумала и обернулась каплей крови.

      Запеклась.

      Лишь Джандиери осмелился, приблизился к перилам веранды. Оперся, стал смотреть, слушать издали. Губу покусывал, полковник.

      А за его спиной – дочь Тамара.

      Мимо глядит.

      – Когда-то я пел в этом замке.

      И зал в изумлении замер.

      А там, у далеких, ковровых – проклятых! – покоев

      Стояла хозяйка,

      Стояло в глазах беспокойство.

      Я – призрак забытого замка.

      Но память мне не отказала.

      И дрожь Ваших губ, и дрожание шелка на пяльцах

      Врезались звенящей струною

      В подушечки пальцев…

      Да, врезались. Трижды тебе доводилось аккомпанировать Феденьке «Балладу призраков», и трижды после этих слов пальцы переставали тебя слушаться, Княгиня. Какая-то другая правда, иное мастерство входили в них; тягучий, шотландский напев возникал сам, мимо воли – ты никогда не играла его, кроме этих редких случаев, и взявшийся ниоткуда сквозняк принимался шалить с прядкой волос у виска.

      Что ты с ними со всеми делаешь, Феденька?

      Что ты делаешь со мной?!

      Что я, Дама Бубен, с тобой сделала-сотворила?!

      – Вы помните, леди, хоть что-то?

      Задернута жизнь, словно штора.

      Я адом отвергнут, мне райские кущи не светят,

      Я – призрак, я – тень,

      Наважденье,

      За все я в ответе.

      В прошедшем не призраку рыться.

      Ваш муж – да, конечно, он рыцарь.

      Разрублены свечи, на плитах вино ли, роса ли…

      Над телом барона

      Убийцу казнили вассалы.

      Будто повинуясь темному приказу, завыл Трисмегист. На луну, которой не было в дневных небесах; над покойником, которого не было здесь, на даче, меж светскими, живыми людьми.

      А в руках Федора возникла детская трещотка из липы. Сошлись ребристые грани, простучали каблучками по плитам, громыхнули подошвами тяжелых сапог; ветер раздернул бархат портьер, и вот, еле слышно – скрип открываемой двери.

      Шаги.

      Живые так не ходят.

      – Теперь с Вашим мужем мы – ровня.

      Встречаясь под этою кровлей,

      Былые враги, мы немало друг другу сказали,

      Но Вас, моя леди,

      Давно уже нет в этом зале.

      Мы – двое мужчин Вашей жизни.

      Мы были, а Вы еще живы.

      Мы только пред Вами когда-то склоняли колени,

      И в ночь нашей встречи

      Вас мучит бессонница, леди!..

      Поодаль нервным контрапунктом возник ритм. Даже не глядя в ту сторону, продолжая терзать струны мандолины, ты знала: Акулька пальцами по краешку стола стучит. Акулька-Акулина, рябая девка-егоза; Александра Филатовна, маленькая женщина, пред которой весь персонал харьковского Зоологического сада на цыпочках ходит, – да-с, господа хорошие, стучит пальцами.

      Постукивает.

      Легко-легко.

      А мнится: мадридские кастаньеты вплелись в хор. И сразу зябко вздрогнули плечи, чуя дальний танец,