Маг в законе. Том 2. Генри Лайон Олди

заправлены в сапоги, начищенные до умопомрачительного блеска.

      И наконец: крепко сжатая зубами, дымится маленькая, в серебряной оправе трубочка.

      Щеголь-обыватель родом из прошлого.

      Ты помнила – точно так же Феденька был одет, когда на третьем ударе свалил прославленного Коваля, студента медицинского факультета, а потом в гостинице Афанасьева напоил проигравшего «в лежку» и на собственных плечах доставил домой, на другой конец города.

      – Федор Федорович!

      – С приездом!

      – Александра Филатовна! Все хорошеете, милочка!

      – Маэстро!..

      – Стихи! новенькое! почитайте!!!

      Сукин сын Федор разом изменил походку: не гоголем, косолапым топтыгиным расшаркался перед обществом, приложил ладонь к сердцу, мигом став похож на актеришку-бенефицианта из провинциальной труппы.

      Воздев очи горе, задекламировал с томным нижегородским прононсом:

      – Закат распускался персидской сиренью —

      О час волшебства!

      И шкуру оленью, испачкана тенью,

      Надела листва.

      Река истекала таинственной ленью…

      Помолчал.

      Посерьезнел лицом, обвел присутствующих медленным, тяжко-ощутимым взглядом.

      И без шутовства, твердо и спокойно, вбил гвоздем последнюю строку:

      – …пустые слова.

      Раздались аплодисменты.

      Разумеется, никакого эфирного воздействия Федор себе не позволил: твой запрет, Княгиня, был для него свят. Крестнику до выхода в Закон самому не работать – да только здесь ничего такого и не понадобилось.

      Они и без «эфира» твои, Феденька…

      Акулька-Акулина (вернее, по паспорту ныне Александра Филатовна!) к тому времени уже проскользнула к ближайшему столику, села с краю и превратилась в невидимку. Умела, когда хотела. Свою беременность она носила легко, малозаметно для окружающих, к популярности мужа относилась с изрядной долей иронии – по счастью, не проявляемой на людях. Откинув вуалетку назад, молодая женщина пригубила глоток грушевого квасу, излюбленного напитка, всегда готового к ее приезду в Малыжино.

      – Завидую, милочка, – так, чтоб услышали все, шепнула ей дородная супруга Ильи Семеновича, университетского профессора с кафедры римского права. – Экий у вас благоверный!.. Душевно завидую.

      – И правильно делаете, – звонко отозвалась крестница, напрочь отбив у госпожи профессорши охоту вести светские беседы. – Я бы на вашем месте тоже завидовала.

      После чего послала обиженному профессору воздушный поцелуй, превратив обиду в удовольствие.

Заметки на полях

      И совсем нетрудно рассмотреть, что у профессорши в глазах:

      …курица.

      Ходит по двору, лапой скребет, зернышки выискивает: склонит голову набок, посмотрит одним глазом, другим – хороша ли находка? Ах, и это, похоже, с изъяном! Ко-ко-ко, ко-ко-ко, жить-то стало нелегко! Или остановится, украдкой на петуха взглянет – того кочета с гребешком набок, что поодаль разгуливает. Всем хорош петух, жаль, староват уже.

      Вот