.

сказал он ветру, не разжимая губ. – Я не хочу. Ты не можешь меня заставить».

      Но ветер снова и снова повторял свою шелестящую песню:

      «Проснись… Встань и иди… Встань и иди…»

      «Нет, – опять сказал Костолом. – Я не знаю, где я нахожусь, но мне хорошо здесь. Я никуда не хочу отсюда уходить».

      Ветер крепчал.

      «Ты ДОЛЖЕН! – прошелестел он так сильно, что в висках у Костолома заколотилась боль. – Должен встать! У МЕНЯ НА ТЕБЯ БОЛЬШИЕ ПЛАНЫ!»

      Ветер стал все неистовее колотиться в черепе, как зверь, запертый в ящик, из которого нет выхода. Голову Костолома пронзила боль, словно по мозгу полоснули лезвием бритвы. Он хотел вскрикнуть, но не смог, поскольку кричать было нечем. У него не было ни рта, ни связок. Была только эта боль и разбуженное болью всепоглощающее желание жить.

      «ПРОСНИСЬ!» – приказал ветер.

      И в ту же секунду что-то произошло. Черный туман стал редеть, в нем появились проблески света. Неожиданно откуда-то издалека донесся гул… Гул приближался, нарастал… Гул обрушился на Костолома, подобно ревущей снежной лавине, словно в голове у него взорвалась граната, разнося череп на мелкие куски. Но в следующую секунду гул стал тише, и вдруг оказалось, что это вовсе не гул. Не гул, а людские голоса.

      Говорили две девушки. Голос одной из них звучал мягко и негромко. Другая, напротив, говорила резко, нагловато и развязно.

      – Свет, а кто это, на крайней кровати? – спросил развязный голос.

      – Какой-то парень, – ответил ей мягкий голос. – Его нашли на загородном шоссе, неподалеку от леса. Он был голый и весь в крови. Наверное, его выбросили из машины. А потом еще пару раз переехали колесами.

      – Какой ужас! И сколько он уже в коме?

      – Три месяца.

      – А имя узнали?

      – Нет. Ни имени, ни документов – ничего. У него на руке татуировка есть, но даже это не помогло.

      С каждой секундой голоса звучали все отчетливей, а «белый шум», из которого они выныривали, как две чистых струи из грязного потока, становился все глуше, отдаляясь и отходя на задний план.

      – Что за татуировка? – спросил развязный голос.

      – Да глупость какая-то. Всего одно слово. Костолом.

      – Костолом?

      – Да.

      – А что, прикольно! Наверное, какой-нибудь байкер.

      – Возможно. А может быть, бандит.

      – Это еще прикольнее!

      Теперь к звуку голосов добавилось какое-то новое ощущение, и он не сразу понял, что ощущение это – не слуховое, а зрительное. Он словно всплыл из черного омута к поверхности и взглянул сквозь прозрачную пленку воды наружу. Сначала он увидел два бледных, мутных пятна. Пятна эти тихонько покачивались, будто поверхность омута, сквозь которую он смотрел на них, была взбаламучена ветром.

      Одно из пятен качнулось сильнее, и вслед за тем развязный голос поинтересовался:

      – Свет, а можно я подойду поближе?

      – Подойди, только ничего там не трогай.

      Одно пятно отделилось от другого и стало стремительно