Портрет Дориана Грея. Пьесы. Сказки. Оскар Уайльд

задетым молчанием Дориана и не понимая, что оно означает.

      – Ну конечно, он ему нравится, – ответил за него лорд Генри. – Кому он может не понравиться? Это настоящее событие в современном искусстве. Я готов отдать за него любую сумму, какую ты ни запросишь. Он непременно должен стать моим.

      – Я не могу его продать, Гарри. Он принадлежит не мне.

      – Кому же, в таком случае?

      – Естественно, Дориану, – ответил художник.

      – Счастливец!

      – Как это грустно! – пробормотал Дориан Грей, все еще не отводя глаз от портрета. – Как печально! Я превращусь в уродливого, безобразного старика, а мой портрет навсегда останется молодым. Он никогда не станет старше, чем сегодня, в этот июньский день… Ах, если бы все было наоборот! Если бы я всегда оставался молодым, а старился портрет! За это… за это я отдал бы все на свете! Ничего бы не пожалел! Я готов был бы душу отдать за это!

      – Тебя, Бэзил, вряд ли устроил бы такой поворот! – воскликнул лорд Генри со смехом. – Твое произведение ждал бы весьма печальный удел!

      – Да, Гарри, мне бы это мало понравилось, – отозвался Холлуорд.

      Дориан Грей повернулся к нему и сказал:

      – Я в этом не сомневаюсь, Бэзил. Для вас искусство важнее ваших друзей. Какая-нибудь позеленевшая от времени бронзовая статуэтка значит для вас больше, чем я.

      Художник смотрел на него с изумлением. Дориан никогда не разговаривал с ним подобным образом. Что это на него вдруг нашло? Он казался разгневанным, лицо его покраснело, на щеках выступили красные пятна.

      – Да, – продолжал Дориан. – Что я для вас по сравнению с этим вашим Гермесом из слоновой кости или серебряным фавном?! Они всегда будут вам дороги, а вот как долго буду вам интересен я? До того момента, как на моем лице появится первая морщина, не правда ли? Я теперь понимаю – когда человек теряет свою красоту, он теряет все. Меня научила этому ваша картина. Лорд Генри тысячу раз прав: молодость – единственная ценность в жизни. Когда я замечу, что начинаю стареть, я покончу с собой.

      Холлуорд побледнел и схватил его за руку:

      – Дориан, Дориан, что вы такое говорите! У меня не было и никогда больше не будет второго такого друга, как вы. Вы же не можете завидовать каким-то неодушевленным предметам – вы, который намного прекрасней их всех!

      – Я завидую всему, чья красота бессмертна. Завидую этому портрету, который вы с меня написали. Почему на нем должно сохраниться то, что мне суждено потерять? Каждое уходящее мгновение будет что-то у меня отнимать и тут же отдавать ему. Ах, если бы могло быть наоборот! Если бы портрет изменялся, а я всегда оставался таким, как сейчас! И зачем вы его только написали? Когда-нибудь он начнет надо мной смеяться и безжалостно дразнить меня!

      На глазах Дориана навернулись горячие слезы, он высвободил свою руку и, бросившись на диван, зарылся лицом в подушки и затих, словно молясь.

      – Это твоя работа, Гарри! – с горечью произнес художник.

      Лорд Генри пожал плечами:

      – Ты