Обалденика. Книга-состояние. Фаза третья. Григорий Курлов

не ошибитесь. А то спохватитесь, когда слишком поздно будет – ведь Дурак-то, он заразителен…

      Ну, так кто же он – этот вечно смеющийся Дурак? Ни в грош не ставящий те ценности, за которые так цепляются обыватели, стремясь сохранить свое достоинство, свой статус, самих себя? Дураку плевать на почет и славу, но именно о нем рассказывают сказки и слагают былины; он всегда рад малости и сыт сухариком, но почему-то именно у него оказывается изобильная скатерть-самобранка; богатство и деньги для него не имеют никакого значения, но вновь – лишь ему достаются все сокровища и, как правило, полцарства в придачу; он не стремится никем повелевать, но всегда вокруг него куча помощников, наперебой предлагающих свои услуги; все решения он принимает не по уму и расчету, а по вдохновению и внутреннему порыву, и именно они оказываются единственно верными и приводящими к удаче.

      Ведра у него пешком ходят, печи без колес ездят, корабли по небу летают, топоры сами лес рубят, – может, он просто лентяй? Так отчего ж тогда другие, и не лентяи вроде, а не могут себя сподвигнуть на подобное? Может, потому что лень – это не столько внешнее бездействие, сколько внутренняя косность и неподвижность души? А вот Дурак без всякой видимой суеты легко смещает свое сознание, настраиваясь на любую, самую невероятную ситуацию. Он, играючи и получая явное удовольствие, делает то, что оказывается абсолютно невозможным для его окружения. «По-дурацки», конечно, делает, не «по-людски», вызывая насмешки и подначки, но в финале неизменно звучит завистливо-восхищенное: «Везет Дураку все же…»

      И оказывается, что качества, выражаемые Дураком, всегда нам чем-то симпатичны и близки; выясняется, что они глубоко, буквально изначально заложены в нас, в нашей культуре, в нашем мировоззрении.

      Интересно, что дурак, являясь расхожим героем в европейских сказках, анекдотах и баснях, чаще всего именно у нас обретает истинно сакральную глубину и привлекательные черты – это всегда Дурак с большой буквы.

      Алексей Толстой берется переложить сказку об итальянском деревянном мальчике Пиноккио для русскоязычного читателя, и что же выходит у него в результате? Да все тот же Дурак, хоть и переименованный в Буратино. Ну, не получается у него стать «по-итальянски» примерным живым мальчиком! Нет, он с радостью остается деревянной куклой, принимая себя таковым без остатка. Он радуется жизни, проказничает, смеется, все беды с него «как с гуся вода», и в итоге именно ему достается Золотой Ключик.

      Понятие Дурака в своей основе глубоко эзотерично и многопланово. Характерно, что чем более древними являются источники, в которых он появляется, тем более неоднозначным и парадоксальным он выглядит. Плоским и одномерным символом глупости этот образ становится относительно недавно, в связи с нездоровым возвеличиванием ментала и приданием ему неоправданной значимости, а вследствие этого – все большей утратой природной интуитивной естественности человеческого сознания. Хотя даже в период позднего средневековья придворные шуты все еще