.

гостиная.

      Верхний этаж состоит из двадцати спален и печи. Комнаты непременно большие, потому что их по десять с каждой стороны и они занимают всю площадь, двести футов на шестьдесят, за исключением свободного пространства или коридора между ними. Там, наверху, хорошие камины, и там из этих комнат могли бы получиться очаровательные спальни, если их красиво и удобно обставить и отделать. Но там должен быть лифт – не европейский лифт, с его узким стоячим пространством и медленным движением, а просторный и быстрый американский.

      В эти комнаты попадают сейчас посредством того же самого процесса, каким добирались туда во времена Козимо, – то есть с помощью грубой ножной силы. Их кирпичные полы голы и некрашены, их стены голы и окрашены в любимый европейский цвет, которым всегда был тошнотворный желтый. Говорят, эти комнаты предназначались только для слуг и там предполагалось размещать по двое-трое слуг в каждой. Кажется бесспорным, что эти комнаты за последние пятьдесят или сто лет не были заняты никем, кроме слуг, а не то бы они продемонстрировали какие-то остатки внутреннего убранства.

      В таком случае, если они всегда предназначались только для слуг, где же спали Козимо и его семейство? Где король Вюртембергский размещал своих близких? Потому что под этим этажом имеется не больше трех хороших спален и пять ужасных. При наличии в доме восьмидесяти помещений, а в моей семье всего лишь четырех человек, абсолютно очевиден такой серьезный факт: мы не можем пригласить друга погостить у нас несколько дней, потому что нет ни одной незанятой спальни, которую мы могли бы предложить ему, не краснея. Скажу честно: у нас нет друга, которого мы бы так мало любили и так умеренно уважали, чтобы засунуть его в одну из этих пустующих келий.

      Да, так где же спала исчезнувшая аристократия? Я имею в виду настоящую аристократию, а не американскую графиню, потому что ей не требовалось особого пространства. Когда мы приехали, ее муж был в отъезде на востоке, служа своей стране по дипломатической части, мать графини уехала домой, в Америку, и графиня в этом большом особняке вела отшельнический образ жизни, никого не принимая, имея в качестве единственного компаньона и защитника своего слугу, мажордома поместья. Продолжая перечень деталей: та маленькая комната, где я диктую эти сведения в восьмой день января 1904 года, находится на восточной стороне дома. Она на одном уровне с землей, и из громадной застекленной двери, футов девяти или десяти в ширину, можно шагнуть прямо в расположенный уступами сад, который представляет собой огромный квадратный партер, окруженный декоративным железными ограждением с расставленными поверху цветочными вазонами. Это прелестная терраса с густой зеленой травой, красивыми деревьями, большим фонтаном посредине и розами разнообразных оттенков, которые наполняют воздух благоуханием, кивая головками и блестя в лучах январского солнца. За оградой, к востоку, простирается частный парк, и меж его деревьев вьется дорога к дальним железным воротам на дороге общего пользования, возле которых нет ни привратника, ни привратницкой, ни какого бы то ни было способа снестись с особняком. При этом с незапамятных времен итальянская вилла была